"Вас.Гроссман. Годы войны " - читать интересную книгу автора

Игнатьев с собой удочку или плохонькое охотничье ружьецо, но делал это
больше для вида, чтобы над ним не смеялись. Ходил он обычно быстро, -
постоит, послушает птиц, тряхнёт головой, вздохнёт и пойдёт дальше. Либо
взберётся на высокий заросший орешником холм над рекой и поёт песни. И глаза
у него бывали весёлые, как у пьяного. Его бы посчитали в деревне чудаком и
неминуемо стали бы смеяться над этими прогулками с ружьём, но уж, очень
уважали его за силу, за великолепное

умение работать. Мог он Подстроить человеку злую, но весёлую шутку, мог
много выпить и не захмелеть, рассказать интересный случай либо сказку с
издевочкой, никогда не жалел табака для собеседника. В роте он сразу
пришёлся всем по душе, и хмурый Мордвинов, старшина, говорил ему не то с
восхищением, не то с укоризной: "Эх ты, Игнатьев, русская твоя душа".
Особенно подружился он с московским слесарем Седовым и рязанским
колхозником Родимцевым - коренастым темнолицым бойцом 1905 года рождения.
Родимцев дома оставил жену с четырьмя детьми.
В последнее время их часть стояла в резерве в предместьи города.
Некоторые бойцы размещались в пустых домах. Таких домов в городе было много,
так как из ста сорока тысяч населения больше ста тысяч уехало в глубь
страны. Выехали из города завод сельскохозяйственных машин, и
вагоноремонтный завод, и большая спичечная фабрика. Печально выглядели тихие
заводские корпуса, не дымящие трубы, пустые улицы рабочего посёлка, голубые
киоски, где недавно торговали мороженым. В одном из таких киосков иногда
прятался от дождя боец-регулировщик с пучком цветных флажков. В окнах
заколоченных домов, оставленных жильцами, стояли увядшие комнатные цветы -
фикусы с опавшими тяжёлыми листьями, порыжевшие гортензии и флоксы. Под
деревьями, росшими вдоль улиц, маскировались фронтовые грузовые машины,
через пустые детские площадки с кучами нежножёлтого песку ехали броневики,
расписанные зелёной и жёлтой краской; они сигналили резкими, сверлящими
голосами хищных птиц. Окраины сильно пострадали от бомбардировок с воздуха.
Все подъезжавшие к городу рассматривали сгоревшее складское здание с
огромной надписью, закоптившейся от дыма: "Огнеопасно".
В городе продолжали работать столовые, маленький завод фруктовых вод,
парикмахерские. Иногда, после дождя, ярко блестела роса на листьях, весело
поблёскивали лужи, воздух делался нежным и чистым; людям на несколько
мгновений казалось, что нет страшного горя, постигшего страну, что враг не
стоит в пятидесяти километрах от их дома. Девушки переглядывались с
красноармейцами, старики, покряхтывая, сидели на скамейках в садиках, дети
играли песком, приготовленным для тушения зажигательных бомб. Игнатьеву
нравился этот зелёный полупустой город. Он 20

не чувствовал страшной печали, в которой жили оставшиеся в городе люди.
Он не замечал заплаканных старых глаз, с тревогой глядевших в лицо каждому
встречному военному. Он не слышал, как тихо плакали старухи, не знал, что по
ночам сотни стариков не спят, стоят у окон, всматриваются слезящимися
глазами в темноту. Их белые губы шептали молитвы, они подходили к тревожно
спавшим, плачущим и вскрикивающим во сне дочерям, к стонущим и мечущимся
внучатам, и снова шли к окнам, стараясь угадать, куда движутся во мраке
машины.
В десять часов бойцов подняли по тревоге. В темноте шофёры заводили