"Вас.Гроссман. Годы войны " - читать интересную книгу автора

отпускать со двора, спать всем вместе. Машину вы лично проверьте. - Есть,
товарищ батальонный комиссар. Старшина, видимо, хотел сказать ещё что-то.
Богарёв вопросительно посмотрел на него.
- Так что, товарищ батальонный комиссар, прожектора по всему небу
шуруют, должно, сейчас тревогу дадут. Старшина вышел во двор и позвал
негромко: - Игнатьев!
- Здесь, - недовольным голосом отозвался Игнатьев и подошёл к
старшине. - Чтоб не смел со двора отлучаться. - Да я безотлучно здесь, -
ответил Игнатьев.
- Я не знаю, где ты есть безотлучно, а это тебе приказание комиссара,
не отлучаться со двора. - Есть, товарищ старшина, не отлучаться со двора! -
Теперь, как машина? - Известно, в порядке.
Старшина поглядел на прекрасное небо, на тёмные затаившиеся дома и,
зевая, сказал: - Слышь, Игнатьев, если будет чего, ты меня побуди.
- Есть побудить, если чего будет, - сказал Игнатьев и сам подумал: "Вот
привязался старшина, хоть бы спать скорее шёл, носит его".
Он вернулся обратно к Вере и, быстро обняв её, шепнул сердито и горячо
ей в ухо:
- Ты скажи, для кого ты себя бережёшь, для немцев, что ли?
- Ох, какой ты, - ответила она, и он почувствовал, что она не отводит
его руку, а сама обнимает его. - Какой ты, не понимаешь ничего, - шопотом
сказала она, - я боюсь тебя любить: другого забудешь, а тебя не забудешь.
Что же, я думаю, это мне и по тебе ещё плакать, - нехватит мне слёз. Я и так
не знала, что столько слёз в моём сердце.
Он не знал, что сказать ей, да ей и не нужно было его ответа, и он стал
целовать её. 24

Далёкий прерывистый звук паровозного гудка, за ним другой, третий
пронеслись в воздухе.
- Тревога, - жалобно сказала она, - опять тревога, что же это?
И сразу же вдали послышались частые залпы зениток. Лучи прожекторов
осторожно, словно боясь разорвать своё тонкое голубоватое тело о звёзды,
поползли среди неба, и белые яркие разрывы зенитных снарядов засверкали
среди звёзд. V СМЕРТЬ ГОРОДА
Придёт день, когда суд великих народов откроет своё заседание, когда
солнце брезгливо осветит острое лисье лицо Гитлера, его узкий лоб и впалые
виски, когда рядом с Гитлером на скамье позора грузно повернётся человек с
обвисшими жирными щеками, атаман фашистской авиации.
"Смерть им", - скажут старухи с ослепшими от слёз глазами.
"Смерть им", - скажут дети, чьи матери и отцы погибли в огне.
"Смерть, - скажут женщины, потерявшие детей. - Смерть им во имя святой
любви к жизни!" "Смерть", - скажет осквернённая ими земля.
"Смерть", - зашумит пепел под сожжёнными городами и сёлами. И с ужасом
почувствует германский народ на себе взоры презренья и укора, с ужасом и
стыдом закричит он: "Смерть, смерть!"
Через сто лет со страхом будут разглядывать историки спокойно и
методически расписанные приказы, идущие из ставки верховного командования
германской армии к командирам авиационных эскадр и отрядов. Кто писал их?
Звери, сумасшедшие, или делалось это не живыми существами, а расписывалось
железными пальцами арифмометров и интеграторов?