"Вас.Гроссман. Годы войны " - читать интересную книгу автора

Старичок нёс в руке пачку книг, перевязанную бечёвкой. Игнатьев помог ему и
Вере спуститься в окоп, а сам побежал к дому. В это время послышался вой
летящей бомбы. Игнатьев лёг на землю. Весь двор заполнило мглой - то
поднялась в воздух тонкая кирпичная пыль от рухнувшего по соседству здания.
Женщина крикнула: - Газы!
- Какие газы! - сердито сказал Игнатьев. - Пыль это. Сиди в щели! - Он
подбежал к дому. - Старшина, немец бомбит! - закричал Игнатьев.
Старшина и бойцы уже проснулись и натягивали сапоги. Свет начинавшегося
пожара освещал их. Котелки белого металла поблёскивали в свете молодого, ещё
бездымного пламени. Игнатьев поглядел на быстро, молча одевавшихся
товарищей, потом на котелки и спросил: - Ужин на меня получали?
- Во, брат ты мой, - сказал Седов, - ты там будешь с бабами на скамейке
звёзды считать, а мы на тебя ужин получай.
- Скорей, скорей собирайся! - сердито крикнул старшина. - А ты,
Игнатьев, беги к комиссару, побудить его надо.
Игнатьев поднялся на второй этаж. Старый дом весь скрипел от гула
бомбовых разрывов, поскрипывая, ходили двери, тревожно позванивала посуда в
шкафах, и, казалось, весь старый обжитой дом дрожит, как живое существо,
видя страшную скорую гибель подобных себе. Комиссар стоял у окна. Он не
слышал, как вошёл Игнатьев. Новый разрыв потряс землю, глухо и тяжело села
штукатурка, наполнив комнату сухой пылью. Игнатьев чихнул. Комиссар, не
слыша, стоял у окна, глядя на го-27

род. "Вот он какой, комиссар", - подумал Игнатьев, и невольное чувство
восхищения коснулось его. В этой высокой неподвижной фигуре, обращённой к
начинавшим гореть пожарам, было что-то сильное, привлекавшее.
Богарёв медленно повернулся. Лицо его было угрюмо. Выражение тяжёлой
упорной думы лежало на всём облике его. Худые щёки, тёмные глаза, сжатые
губы - всё напряглось в одном большом движении. "Словно икона, строгий", -
подумал Игнатьев, глядя на лицо комиссара.
- Товарищ комиссар, - сказал он, - надо бы вам уйти отсюда, ведь он
совсем рядом кидает; ударит - ничего от дома не останется. - Как фамилия
ваша? - спросил Богарёв. - Игнатьев, товарищ комиссар.
- Товарищ Игнатьев, передайте старшине моё приказание: помочь
гражданскому населению. Слышите, кричат женщины.
- Поможем, товарищ комиссар. Насчёт тушения-то мало чего сделаешь, дома
больше деревянные, сухие, и он их зажигает сотнями сразу, а тушить-то
некому - молодой мирный житель эвакуировался либо в ополчение ушёл. Старики
и ребята остались.
- Запоминайте, товарищ Игнатьев, - вдруг сказал комиссар, - запоминайте
всё, что вы видите. И эту ночь, и этот город, и этих стариков и детей. -
Разве забудешь, товарищ комиссар. Игнатьев смотрел на мрачное лицо комиссара
и повторял: "Правильно, товарищ комиссар, правильно". Потом он спросил:
- Может, разрешите гитару эту взять, что на стенке висит, всё равно дом
сгорит, а бойцам очень нравится, как я на гитаре играю? - Дом ведь не
горит, - строго сказал Богарёв.
Игнатьев поглядел на большую гитару, вздохнул и пошёл к двери. Богарёв
начал укладывать бумаги в полевую сумку, надел плащ, фуражку и снова подошёл
к окну.
Город горел. Курчавый, весь в искрах, красный дым поднимался высоко