"Елена Арсеньевна Грушко. Зимний единорог (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

Давно уж не подходила к зимовью Смерть, как ни манил он ее. А ведь
прежде нет-нет да и замечал он по утрам, средь множества звериных, и ее
глубокий, тяжелый след, до краев заполненный льдом. Ныне же он мог сколько
угодно лелеять в ладонях ковылинки, роняя на себя их семена, жаждать, чтоб
проросли они из его груди, из сердца поднялись! И ночью, лежа меж мертвых
деревьев сруба, с особенной сладостью вспоминать, что крыша его зимовья
уложена дерном, а ведь дерном обкладывают могильные холмики... Наверное,
кому-то из людей его страстная мечта о смерти показалась бы чудовищной, но
он уже давно не думал о людях.
Струилась река Времени, возникал полусвет весны, потом солнце
отмеряло зеленоцветные месяцы, потом лето пытало тайгу огнем, а на смену
ему приходил полумрак осени. Но Гервасию мнилось, что его жизнь в тайге
всегда была зимней, заснеженной, завьюженной.
Он часто стоял на обимурском обрыве. Ночами оттуда, от реки, исходила
столь глухая темь, будто Гервасий наклонялся над кладбищем мирозданья. А
днем он ловил в темной воде свой неуловимый, скользящий взор. Стоя над
Обимуром, Гервасий иногда вдруг начинал мерно клониться, словно былина, из
стороны в сторону, ловя ветер, надеясь: вдруг вихрь сорвет его, швырнет с
обрыва, разобьет... Однажды, когда он так тяжело раскачивался, чуть не
касаясь плечами земли и воздев напряженные руки, на ладони ему легло
колючее зимнее облако, чтобы качаться вместе с ним и осыпаться снегом.
Да, снег той зимой выпал раньше и раньше началась тоска.
Итак, он стоял над Обимуром. Это был, пожалуй, ноябрь. В реку уже
окунул руки мороз, у кромки воды легли дрожащие забереги. Долгое тело реки
содрогалось в ознобе.
Острый снег заметал Гервасия, а он не трогался с места. О Боже, если
ты не зовешь меня к себе, то я приду к тебе без зова! Ответь мне, куда же
загнал я душу свою? Где она скитается теперь? Зачем ты не отнял у меня
разум вместе с даром смерти?
Должно быть, день сменился ночью, потому что в вышине маячило блеклое
от страха лицо месяца, а меж звезд бушевали ветры. Тела своего Гервасий
уже не чуял, однако он отчетливо ощущал, как плывет под ногами земля -
плывет от запада к востоку.


Солнце прильнуло к его затылку своей горячей щекой. Откуда солнце,
Гервасий ведь помнил, что мороз!.. Наконец он сообразил, что это
предсмертный бред, и отдался ему всецело. Он снова шел куда-то, хотя знал,
что стоит на обрыве. Кто-то неслышно кричал ему вслед, и это беззвучие
надрывало душу. Он возмечтал о звуке, и ему отозвался дождь. Дождь шумел,
бил в белые зонты дудника, но вот снова вырвалось на небо солнце. Дождь
замер. Лес остекленел.
Золотой солнцегляд поднял голову к светилу. В сердцевинку его ударил
небесный огонь, и те самые капли, которые только что давали цветку
прохладу, воспламенили его. Цветок разгорался, будто костер. А вокруг, под
гнетом солнца, тлели жарки, дымились, будто уголья, черные ягоды и черные
цветы сон-травы, белладонны и грозно-синей горечавки. Горел и сам
Гервасий!
Птица кукушка на миг повисла против солнца, но тут же была,
дерзновенная, спалена и осыпалась на траву пеплом, который пророс