"Цзян Гуан-цы. На реке Ялунцзян (Рассказы китайских писателей 20 - 30-х годов) " - читать интересную книгу автора

кроме меня, еще один китаец, некто Ц., кореец и перс. Мы все делали сами:
подметали пол, топили печку - словом, не были белоручками. Вот и сейчас мы
быстро развели огонь, подбросили березовых поленьев и, рассевшись вокруг
печки, завели беседу. Как и положено молодым людям, собравшись вместе, мы
начали говорить о девушках.
- Слушай, как тебе нравится Анна?
- Ну и красотку я встретил на улице! Глазки блестят, как звездочки.
- Не посвататься ли?
- А я знаю, по ком ты вздыхаешь.
- С одной стороны, жениться вроде бы неплохо, зато с другой...
С чего бы ни начинался разговор, мы неизменно возвращались к этой теме.
Тут перс обычно воспламенялся. Он начинал оживленно жестикулировать, ерзать
на стуле, не оставаясь спокойным ни на минуту. А кореец отмалчивался. Я
обратил внимание, что, как только речь заходила о любви, лицо его
омрачалось, глаза становились печальными. Не раз я спрашивал его:
- Ты чего нос повесил?
Он натянуто улыбался или отделывался одной фразой:
- Да нет, ничего.
Ему явно не хотелось откровенничать; было ясно, что он пережил большое
горе и его душевная рана не затянулась до сих пор.
Корейца звали Ли Мэнхан. Ему исполнилось двадцать два года. Он был
красив, и в манерах его сквозило что-то нежное, женственное. Разговаривая,
он часто краснел, и я в шутку называл его своей женушкой. В ответ на это
обращение он всякий раз улыбался и заливался краской, однако не сердился и
не бранился. Я относился к нему слегка покровительственно, но любил его и
был с ним очень близок.
К тому же я уважал его за трудолюбие, за широту души, за сдержанность -
качества, которых мне самому не хватало. Он никогда не утомлял меня. Что-то
трогательное было в этом парне, что вызывало невольное чувство расположения,
желание позаботиться о нем.
Итак, мы сидели вокруг печки и болтали. Перс Султан-задэ предложил:
пусть каждый расскажет про свою любовь - но откровенно, без утайки. Нашего
товарища Ц. не было с нами: он ушел в гости, и все потребовали, чтобы я
начал первым. Я смущенно пробормотал, мол, любви у меня не было и, стало
быть, рассказывать нечего. Но Султан-задэ возразил:
- Э, нет, Вэй-цзя, брось отпираться! Такой симпатяга - неужели в Китае
девушки не любили тебя? И ты никого не любил? Ты же поэт, а для слабого пола
поэт - первое дело. И поэты без любви жить не могут. Правда, Мэнхан?
Ли Мэнхан улыбнулся. Султан-задэ снова пристал ко мне:
- Давай выкладывай, нечего увиливать!
Что было делать? Они ведь не отстанут, пока не добьются своего. А чем я
удовлетворю их любопытство, если за мной не числилось никаких похождений?
Придется выкручиваться. Буду сочинять на ходу.
- Когда я был председателем студенческого союза, получал много записок
от девушек - какой, мол, я способный и как здорово нишу заметки. И училась у
нас одна студентка - красавица писаная, все домогалась моей любви. А я,
чудак, не ответил на ее чувства. В другой раз встретил я на пароходе
девушку, ну, прямо ангельской красоты. Я подъезжал к ней так и этак, пока
наконец не познакомился. Разговорились. Она была очень образованной. Скоро
вижу, интересуется мной.