"Цзян Гуан-цы. На реке Ялунцзян (Рассказы китайских писателей 20 - 30-х годов) " - читать интересную книгу автора

Тут заинтригованный Султан-задэ рассмеялся и вставил:
- Эта девица втюрилась в тебя. Счастливчик ты, право. Ну. а потом?
- Потом? Потом... э... ну, в общем, ничего особенного.
- Как же так? - изумился перс. - Разве она в тебя не влюбилась?
- Нет, дело в том, что я - болван...
- Вэй-цзя! Я не верю своим ушам. Как это ты - болван?
- Дослушай до конца и тогда суди сам. Стоим мы у перил и беседуем о том
о сем. Похоже, я ей нравлюсь.
А про меня и говорить нечего. Но едва причалили к берегу, появился ее
брат и чуть не силком ее увел. Нужно же быть таким болваном - я забыл
спросить ее адрес! Я едва не заболел от горя, но все было кончено.
- Вот досада! - Перс вздохнул, всем своим видом выражая мне глубокое
сочувствие.
Ли Мэнхан не слушал нас. Он сидел молча, и мысли его в этот момент
витали где-то далеко-далеко.
- Чего ты словно воды в рот набрал? О чем задумался? - спросил я. -
Твоя очередь, я кончил. Я знаю, у тебя есть тайна, только ты скрываешь ее.
Вот теперь мы выясним все. Ну же, Мэнхан, любовь моя! А то я на тебя
обижусь!
Он посмотрел на меня, не разжимая губ.
- Слово за тобой. Ну же, женушка, ты слышишь меня?
- Да поделись с нами. Что с тобой стряслось?
Ли Мэнхан вздохнул, опустил голову и очень тихо и печально произнес:
- Ладно, если уж вы так хотите, я расскажу. Наверное, среди влюбленных
я самый несчастный человек. В марте я узнал от одного эмигранта из Сеула,
что моя подруга погибла в японской тюрьме. - Голос Ли Мэнхана дрогнул.
- Да что ты! - Султан-задэ был ошеломлен. Я не нашелся, что сказать.
- Но за какое преступление?
- Какое преступление! Как будто ты ничего не знаешь про Корею.
Несчастья обрушились на нее с тех пор, как пришли японцы. Народ задыхается
под чужеземным ярмом. Прав ли ты, виноват ли, а если не желаешь смириться,
пойти на поклон - ты преступник и тебе уготована если не плаха, так тюрьма.
Сегодня жизнь корейца выеденного яйца не стоит: захотят японцы убить -
убьют, а за что - никто и не спросит. Так вот и мою любовь погубили в
застенке. - Ли Мэнхан говорил, понурив голову.
Невыносимо гнетущее чувство овладело мной. Несколько минут стояла
тишина, пока он не начал снова:
- Ребята! Мне пришлось бежать из своей родной страны. Я не могу
вернуться домой: меня тут же арестуют. Пока Корея не станет свободной, пока
не избавится от гнета японских империалистов, мне нечего надеяться на
возвращение. А я так мечтаю побывать на родине, отыскать могильный холм, под
которым похоронена моя любимая, и выплакать всю свою боль! И еще я хотел бы
повидать своих обездоленных, измученных земляков, узнать, что стало с нашим
домом. Но ведь я не могу, никак не могу... - По его щеке скатилась слеза.
Я молча глядел на Ли Мэнхана, охваченного горем, и думал о его
соотечественниках, брошенных в тюрьмы. Даже суетливый перс сидел, не
шелохнувшись; он был бледен и сосредоточен. Ли Мэнхан вытер глаза носовым
платком.
- Ты угадал, Вэй-цзя! Ты все говорил, что у меня на сердце камень. Так
оно и есть! Что может быть тяжелее, чем быть свидетелем позора родины,