"И.Губерман. Вечер в гостинице (Сборник "НФ-5")" - читать интересную книгу автора

- На ночь можно, - сказал я миролюбиво, но твердо. - А завтра я уеду.
По инерции ответив, что нечего за нее распоряжаться, она улыбнулась
блондину уже как постояльцу, а не назойливому просителю.
- Спасибо, - растроганно сказал блондин моей спине и через минуту
догнал меня на этаже, невнятно произнося какие-то запыхавшиеся слова. У
любого мелкого благородства есть оборотная сторона - самому себе
становится приятно; должно быть, большинство добрых дел и совершается из
этого побуждения. Я толкнул дверь номера.
Старик босиком сидел у стола и одобрительно молчал, а журналист одетый
лежал на кровати и читал тонкий журнал, вслух ругая какого-то автора очень
разными словами: "кретин" в этом букете было самым приличным. Увидев нас,
он перекрыл густой поток существительных.
- Как провели время? - интеллигентно спросил бакенщик.
Журналист не мог упустить такой возможности.
- Время не проведешь, - радостно сказал он.
Сейчас мне тоже хотелось поговорить.
- А ругать статьи коллег - профессиональное развлечение? - спросил я,
снимая пиджак. Блондин, молча подпиравший шкаф, вдруг бурно и настойчиво
вмешался:
- Вы журналист?! - с пафосом спросил он. - Вы сегодня могли бы очень
помочь человеку!
- Я даже друзьям не всегда могу помочь, - приветливо отозвался
журналист, еще не остывший от статьи.
Блондин чуть оторопел и сразу ушел в защиту.
- У много путешествующих много знакомых, но мало друзей, -
наставительно произнес он.
- Экспромт или цитата? - лениво, но заинтересованно спросил журналист и
приподнялся, опершись на локоть.
Блондин явно заводил знакомство. Он перестал сутулиться и, кажется,
стал чуть толще.
- Это Сенека, - высокомерно сказал он. - Слыхали о таком?
- Где уж нам, - податливо отказалась скромная пресса. - Нас времена
пожара Рима не волнуют, мы про отвагу на пожаре вчера в Марьиной Роще.
- Нет, серьезно, - обманутый миролюбием его тона, блондин соглашался на
ничью. - Вы сейчас чем-нибудь заняты?
- Вырабатываю мировоззрение, - устало сказал журналист и откинулся на
подушку. - Друзья говорят, у меня мировоззрения нет. А без него писать -
все равно, что крутить фильм через объектив из осколков. Вот я и работаю
над собой... - Он прищурился на блондина и добавил: - В этом направлении.
Вошла горничная с бельем и, как флаг, взметнула над диваном простыню.
Журналист повернул голову.
- Томочка, - сказал он ласково, - у вас мировоззрение есть?
Пухлая Томочка, не прекращая взбивать подушку, польщенно хмыкнула:
- Что я - кассирша, что ли?
Блондин, вторично сраженный за последние полчаса, посмотрел на
журналиста преданными глазами.
- Какие вы все уверенные, - сказал он.
- Не обобщай и не обобщен будешь, - победительно сказал тридцатилетний
газетный волк.
Я вышел в коридор - полутемный, но с коврами, и сел в продавленное