"Тонино Гуэрра. Параллельный человек" - читать интересную книгу автора

наоборот; а еще дети, бесхозные предметы, которые ищут хозяина, кое-где
муравьи, а вот растерявшееся пианино; только слоны величаво спокойны, хотя
смятением охвачено все зверье в зоопарке. Что делать, я должен быть здесь,
хотя в голове полная пустота - ни одной мысли. Празднолюбивая голова.
Повинуясь ногам, вышел на улицу. Теперь эти лица вокруг. В грядущем мире
ландшафт будет составлен из лиц. Глаза в глаза, нос к носу, щека к щеке.
Китайцы, наверно, столкнулись уже с этой проблемой. Скоро с ней столкнемся
и мы: пейзажа больше не будет. Горные вершины, леса, луга и даже море
будут заслонены лицами.
Молодые люди, толпившиеся рядом, охотно позволяли телу собой управлять
и не теряли надежды, что телодвижение вынесет вдруг на поверхность
какую-то мысль. Великие идеи порождаются телом, особенно движением рук,
быть может какого-то одного мускула. Эти идеи слышишь глазами. К слуху
теперь не взывает никто. Уселись мы прямо на площади, расположились на
мостовой прилегающих улиц; кто-то произносил речь, но кто именно - не было
видно - в воздухе вместе с птицами и самолетами носились слова. Но это
была увертюра. Теперь началось: выплеснулась на асфальт черная краска, мы
топчем липкие лужи, ломим толпой на мрамор панелей, валим по паркету
контор, покрываем все черными отпечатками. Другие делают то же самое с
белой краской. Уже мажут крест-накрест витрины, стекла машин, окна
небоскребов - все перечеркнуто. Над толпой поднялся мешок: ближе, ближе и
вот рядом с нами. С мешка слетела веревка. В нем мука. Чернокожие за
мешок, белят лица мукой. Еще мешки - с сажей: белые мажутся в черный цвет.
Где белые, где негры - не разобрать. Давит толпа баррикаду - пожарные
обрушивают поток воды. Ползет мука по лицу чернокожих, брызжет пылью под
струей из брандспойта; на белых липах потеки сажи. Черные снова черны,
белые - белы. Маскарад еще не окончен. Вымокшие до нитки раздеваются. И
мужчины, и женщины, друг за другом. Внезапно жесты нежнеют: медленно
колышутся заросли рук. Обнаженные руки плавно, как снежные хлопья,
опускаются на головы. В чреве толпы возникает тихая песня, но хор слишком
огромен: мелодия взлетает ввысь, отражаясь от стен небоскребов. В ней нет
слов. Тысячегрудый гул - одновременно и гимн, и молитва.
Вдруг лязгнули штыки - взметнулись в канкане ножки танцовщиц. Стальная
щетина штыков надвигалась. Мелькнуло: солдат, карабин, острый штык. Он -
звено этой прочной цепи. Видно, вымуштровали их здорово. Вот они в линии
для штыковой атаки. Ужасная гадость, какое-то шутовство. Алые языки
принимаются лизать деревянные части зданий. Взметнулось вверх языкатое
пламя. Повалил черный дым. Тугими жгутами он вырывался из вырезов окон,
распластывался, набрав высоту; на тротуары раскаленным потоком высыпало
пепел и хлопья сожженных бумаг, фирменных бланков; вспыхивали огненные
искры, похожие на светляков. Загремели выстрелы, кругом визг, вой, штыки
бьют по головам. Передо мной молодой парень: лоб математика рассечен
клинком. Лежат уже на асфальте многие, остальные жмутся к стенам, корчатся
на панели, извиваются в судорогах на багажниках лимузинов. Катастрофа:
град острых камней сыпанул на головы полицейских; удар - размозжен нос,
еще удар - зубы вдребезги. Вижу полицейского, полголовы - кровавое месиво.
Куски человеческой плоти покрыли асфальт: фаланги пальцев, ушные раковины,
прочие части тела - одного человека и сразу нескольких. Не понять: с
человеческим мясом смешаны руки и ноги манекенов, гуттаперчевых масок,
которые были надеты на демонстрантах, горы листовок, разметанных сверху,