"Роман Гуль "Дзержинский (начало террора)"" - читать интересную книгу автора

Обведя вагон мутным взглядом воспаленных глаз, всегда бывший под кокаином
Саеико закричал:
- Граждане, сдавайте часы, кольца, деньги! У кого найду хоть рубль -
застрелю как собаку!
Тишина сменилась возней: все отдали.
- А теперь выходи трое! - выкрикнул Саенко фамилии, - да скорей, не тяни
нищего за ...!
Вызванные выпрыгнули. Дверь заперлась.
Звон поворачиваемого в замке ключа, удаляющиеся шаги и несколько
выстрелов: "очередных вывели в расход".
Так по пути к Дзержинскому почти каждую ночь по своему усмотрению
приговаривал к смерти, вызывал и расстреливал арестованных чекист Саенко.
Когда ж один из вызванных не пошел, уперся, схватился за решетку, за спинку
скамьи, Саенко на глазах всех начал бить его кинжалом, и арестованного,
окровавленного, кричащего диким животным криком, чекисты вытащили из вагона
и расстреляли.
Есть известный предел героизму и эффектным жестам. На скотобойне их уже
не бывает.
Никому из арестованных в голову не пришло бы тогда разорвать перед Саенко
рубаху и что-нибудь выкрикнуть. Да и бессмысленно: террор Дзержинского чужд
сентиментальностям.
В самый разгар мировой войны будущий вождь красного террора прибыл в
Орловский централ. В статейном списке Дзержинского, каторжанина за № 22, в
графе "следует ли в оковах" значилось: "в ножных кандалах", и в графе
"требует ли особо бдительного надзора" значилось: "требует".
Но на каторге, в этом суровом централе, с будущим вождем террора
произошла какая-то странность. Сидевший здесь уже под коммунистичсским
замком социалист Григорий Аронсон в своих интересных воспоминаниях пишет:
"Здесь отбывал каторгу сам Дзержинский, о котором поговаривали, будто он
подлаживался к начальству и не особенно высоко держал знамя".
Что ж, десятилетняя тюрьма не тетка, каторга не шутка, не такие
революционеры ломались в тюрьмах. Николай 1 Петропавловской крепостью
сломал такого силача, как Михаил Бакунин. Александр II Шлиссельбургом
сломал фанатичнейшего Михаила Бейдемана. В тюрьме у Зубатова однажды
дрогнул Гершуни. А более мелкие сламывались сотнями. И вполне возможно, что
теперь уже сопричисленный к лику святых коммунистической церкви Дзержинский
в канун революции также дрогнул в Орловском централе.
Пребывание знаменитого чекиста в этой царской тюрьме темно и
двусмысленно. Несмотря на тяжкий каторжный режим, Дзержинский сам писал
оттуда на волю, что живет в "сухой камере" и "лично я имею все, что здесь
можно иметь". И уж совсем таинственную окраску получает факт, когда по
докладу начальника тюрьмы Саата многократному преступнику, каторжанину
Дзержинскому за "одобрительное поведение" сократили срок наказания. А если
добавить, что тот же самый Саат с момента октябрьского переворота остался
на службе у Дзержинского в той же должности начальника Орловского централа,
служа верой и правдой своему старому знакомому, то дружба Саата и
Дзержинского приобретает исключительно пикантный колорит.
Правда, "моральные высоты" коммунистического Олимпа вообще весьма
невысоки, и в коммунистических Четьях-Минеях почти все биографии "святых
борцов" нуждаются в хорошей корректуре. С этой точки зрения и все