"Роман Гуль "Дзержинский (начало террора)"" - читать интересную книгу автора

происшедшее с Дзержинским в Орловском централе не заслуживает
исключительного внимания. Но все же, правды ради, следует отметить, что в
канун революции в беспорочную революционную карьеру красного Торквемады
вкралась какая-то жутковатая темнота.
Тем не менее в марте 1915 года Дзержинский писал с каторги на волю так:
"Я редко откликаюсь, потому что тяжелая однообразная жизнь окрашивает мои
настроения в слишком серые тона. И когда я думаю про тот ад, в котором вы
все ныне живете, - мой собственный адик кажется таким маленьким, что просто
не хочется писать про него, хотя он и надоедает подчас очень сильно...
Когда я думаю о том, что сейчас творится, о повсеместном как будто
сокрушении всех надежд, - я прихожу к выводу для себя, что жизнь зацветет
тем скорее и сильнее, чем сильнее сейчас это сокрушение. И я стараюсь о
резнях нынешних не думать, об их военных последствиях, я стараюсь смотреть
вперед и видеть то, о чем сегодня никто не говорит..."
Худой, как палка, громадного роста, с резкими чертами изможденного лица,
с неестественно-расширенными зрачками прозрачных глаз, каторжанин
Дзержинский, сидя в централе, старался думать не о шедшей внешней войне, а
о той свирепой гражданской, которую он с товарищами, быть может, приведет
на смену внешней.
И время шло. Гремела канонада мировой войны. Надвигалась русская
революция.
В начале 1916 года Дзержинский уже отбыл сокращенный срок наказания, но
Варшавский суд по новому делу приговорил его еще к шести годам каторжных
работ, и Дзержинского перевели из Орла в Москву, в Бутырки, поместив в
одиночку внутренней тюрьмы, прозванной "Сахалином".
В "Сахалине" лишенные прав арестанты, уголовные и политические, не носили
ни имен, ни фамилий, обозначаясь номерами. Дзержинский был № 217. Почти,
год пробыл он здесь, совершенно отрезанный от внешнего мира. И когда в
Петербурге в 1917 году начались первые волнения, когда вся Москва еще
неуверенно ждала, как эти петербургские события развернутся, в Бутырках
каторжанин № 217 не знал, не слыхал, не имел понятия о надвигающейся
вплотную революции.
27 февраля 1917 года победа революции определилась, В Бутырки освобождать
арестантов поехали на грузовиках члены "Комитета помощи политическим
заключенным", в большинстве женщины, охраняемые вооруженными...
гимназистами.
Еще не веря в победу революции, начальник тюрьмы пытался отказать
приехавшим в требовании освободить заключенных, но, убежденный телеграммами
о событиях, наконец согласился и предоставил комитету в тюрьме полную
свободу действий. Тогда растерялся комитет. Стало страшно, как бы с
"Сахалина" вместе с политическими не выпустить уголовных. Но выход был
найден: по предложению одного из членов комитета, знавшего, кто скрыт под
номером 217, решили прежде всего освободить этого заключенного, чтобы он
указал, кто на "Сахалине" политический и кто уголовный.
Члены комитета двинулись к "Сахалину".
В коридоре внутренней тюрьмы поднялся небывалый шум, лязг, звон оружия
гимназистов.
И когда камеру № 217 отворили, все увидели среди камеры в запахнутом
длинном халате, от этого казавшегося гигантским, худого как скелет,
Дзержинского. От криков, шума, прихода неизвестных людей, отрезанный от