"Георгий Дмитриевич Гулиа. Сулла (Историческая трилогия - 3) " - читать интересную книгу автора

подал холодной рыбы, креветок, мяса заячьего и прекрасных олив. И хлеба
пшеничного, тонкого нашлось вдоволь.
Буфтомий преломил хлеб первым, обмакнул в вино солидный кус и поднес к
губам, шепча что-то невнятное. Милон приложил палец к губам: дескать,
давайте помолчим.
Сулла обожает всякого рода гадателей. Недаром говорят, что хлебом его
не корми, но подай какого-нибудь гадателя, особенно восточного.
Буфтомий молча разжевал хлеб и сделал знак приступить к трапезе.
- Он потом все объяснит, - сказал архимим и налил себе вина.
- Послушайте, - сказал Сулла, - я сегодня, можно сказать, снова
народился на этот свет. Давайте так, как пили некогда этрусские князья.
Мимы этого не знали. Да и Буфтомий недоуменно пожал плечами.
- Это очень просто, - сказал Сулла. - Подай-ка мне, Эпикед, вон тот
сосуд.
Слуга подал объемистый кувшин с широким горлом.
- И ты сядешь с нами, - сказал Сулла слуге тоном, не допускавшим
никаких возражений. - Я люблю, когда всё на столе и все за столом.
Слуга отлично знал повадки своего господина и живо занял место против
Суллы. Эпикеду, наверное, не меньше пятидесяти. Он был рабом, и Сулла
отпустил его на волю. Господин привязан к слуге. Да и слуга любил Суллу. Это
был человек степенный, знающий толк в хозяйстве, начитавшийся всякой
всячины, знающий даже греческий. Невысокий, коренастый, с бычьей шеей.
Лучшее из его качеств - молчание. Он умел держать язык за зубами. Вырвать у
него лишнее слово - напрасный труд, занятие совершенно безнадежное. С ним
Сулла чувствовал себя легко. Он знал, что Эпикед не выдаст, что Эпикед не
проронит лишнего, то, что вошло ему в ухо, считай - в могиле!
Сулла поднял кувшин выше головы и произнес по-гречески:
- Я подымаю вино, которое едва ли уступит фалерну. Ручаюсь! Но ужин,
как сами изволите видеть, очень скуден. Если это нынче простится нам с
Эпикедом, то мы намереваемся восполнить недостаток наш несравненным
достоинством вина. Я пью это вино во имя богов наших, во имя великой
Беллоны, во имя дружбы и братства нашего!
Произнеся эти слова с акцентом, но на вполне сносном греческом языке,
Сулла приложился к кувшину и медленно стал тянуть чистейший виноградный сок,
привезенный с южных склонов Везувия. Он пил ровно, в нем чувствовался
настоящий кутила - дух его, повадки его! Выпил, повеселел и подал кувшин
архимиму.
Когда очередь дошла до гадателя, тот принял кувшин и задумался.
- Я не очень силен в греческом... - сказал он писклявым голосом, то
есть настолько писклявым, что Сулла поразился. Казалось, вместо Буфтомия
говорит какой-то мальчик, спрятавшийся за его спиной. Гадатель заключил: -
Поэтому я не буду следовать ученой моде.
- Почему - ученой? - поинтересовался Сулла, пробуя креветку.
- А потому, что этот язык любят ученые. Но я полагаю, что мысли свои,
если они налицо, можно выразить на любом языке.
- Ну что ж, - согласился Сулла, - довод основательный.
Архимим высказал в довольно сильных выражениях свою любовь к
греческому. Он с гордостью сообщил, что половина крови в нем афинская и что
греческие трагедии совершенно пленяют его.
Сулла сказал: