"Георгий Дмитриевич Гулиа. Руан, 7 июля 1456 года " - читать интересную книгу автора

- Да, он.
- Очень жарко.
- Июль, ваше преосвященство.
- Особенный, особенный... А что, этот Жан напоминает чем-нибудь Жанну?
- Глаза, монсеньер, глаза... Говорят, ее глаза!
- Этому лет пятьдесят, наверное?
- Выглядит гораздо старше, монсеньер.
- Пригласите его.
Клирик удалился и вскоре вернулся вместе с Жаном, пожилым,
крестьянского вида человеком. Жан низко поклонился. Его преосвященство
поманил его к себе:
- Несчастная Жанна д'Арк ваша сестра?
- Да, монсеньер.
- Вы должны быть довольны, Жан: ей и вам возвращено честное имя, снято
оскорбительное пятно. Его величество король Франции самолично следил за
реабилитационным процессом. Вы слышали заключительные слова приговора?
Крестьянин помялся. Подумал.
- Да. Кажется.
Архиепископ предложил клирику прочесть вслух самое важное место в
приговоре суда. Клирик быстро нашел нужную бумагу, и его голос зазвучал
торжественно:
- "Мы отменяем, кассируем и аннулируем приговоры..."
Монсеньер архиепископ пояснил Жану:
- Речь идет о приговорах, вынесенных прежде. Это понятно тебе, Жан?
Жан кивнул. А клирик продолжал:
- "...и лишаем их всякой силы. И мы объявляем названную Жанну и ее
родных очищенными от пятна бесчестия".
Клирик положил бумагу на место.
- Понимаешь, Жан? - сказал архиепископ милостиво. - "От пятна
бесчестия"!
Жан молчал.
- Тебе что-нибудь не ясно, Жан?
- Да, монсеньер.
- Что же именно?
Жан смотрел вниз и мял в руках шапку. Видимо, этот крепкий, коренастый
крестьянин из деревни Домреми изрядно-таки волновался.
- Что же именно? - повторил свой вопрос монсеньер архиепископ.
- Приговор не без изъяна, - проговорил Жан глухо.
- Не без изъяна? - изумился архиепископ и переглянулся с клириком.
Тот пожал плечами, давая понять, что и он тоже крайне недоумевает.
Жан сказал, не подымая тяжелых век:
- Монсеньер, мы много страдали все эти двадцать пять лет. С тех самых
пор, как сожгли бедную Жанну. Поверьте мне, монсеньер, наша мать и Пьер, мой
брат, - все мы плакали. Мы плохо спали все эти двадцать пять лет. Мы очень
страдали, монсеньер. Да что я говорю?! Разве только мы? Если бы вы знали,
монсеньер, как горевали все, кто знал нашу бедную Жанну. Ее подружка
Манжетта и та выплакала все свои глаза. Наша деревня Домреми сочувствовала
нам. Все эти двадцать пять лет!
- Да, это, наверное, так, - согласился архиепископ.
Жан оживился. Голос его стал тверже, уверенней. Наконец-то он поднял на