"Арсений Владимирович Гулыга. Немецкая классическая философия " - читать интересную книгу автора

больше ничего: показать глазу эту предельную точку - значит связать крылья
фантазии" [18]. Вот почему Лаокоон только стонет; воображению легко
представить его кричащим, а если бы он кричал, фантазия не могла бы
подняться ни на одну ступень выше.

Наблюдение тонкое, и справедливым оно оказалось не для одной
скульптуры; это важнейшая особенность искусства вообще. "Плодотворный
момент" ищет любой художник, в том числе и писатель. Недоговоренность,
фигура умолчания, нарочитая неполнота образа - излюбленные приемы
литературы. Иногда намек действует сильнее, чем развернутое описание. Любой
художник, в том числе и писатель, воспроизводит жизнь, но не во всей
полноте деталей, а обобщенно, оставляя место для фантазии зрителя или
читателя. Эстетическое переживание возникает и от "узнавания"
действительности, и от того, что приходится "домысливать" созданный
художником образ. Такой вывод возникает при чтении "Лаокоона". Вывод
запомним: проблема воображения (и его "свободной игры") займет важнейшее
место в "критической" философии Канта.

В 1767 г. наступает новый яркий этап в жизни и творчестве Лессинга. В
Гамбурге открылся Немецкий национальный театр, где собраны лучшие актерские
силы. Новый театр пригласил Лессинга на должность "драматурга", т. е.
заведующего литературной частью. Отсюда название нового театроведческого
журнала, затеянного Лессингом, -


27

"Гамбургская драматургия". В извещении об издании журнала говорилось:
"Наша Драматургия будет критическим перечнем всех пьес, которые будут
ставиться на сцене, и будет следить за каждым шагом, который будет
совершать на этом поприще искусство поэта и актера" [19]. В течение года
регулярно два раза в неделю выходили тонкие книжицы, содержавшие разбор
спектаклей и общие размышления о природе драматического искусства.
Собранные вместе, они составили фундаментальный трактат, который и поныне
считается краеугольным камнем театральной эстетики. Обычно книга содержит
полученный автором результат. Здесь же перед нами и авторские поиски. Мы
видим, как движется мысль Лессинга, как возникают перед ним вопросы, как не
сразу обнаруживается ответ.

В одном из первых выпусков ясно сформулирована программа: "Театр
должен быть школой нравственности" [20]. Но как это осуществить? Со времен
Аристотеля известно, что закон театра, как и искусства вообще, - совпадение
общего и единичного [21]. Это относится и к речи актеров, и к их мимике, и
к жестикуляции. Жест должен быть и "значителен" и "индивидуален". Лессинг
напоминает читателям те советы, которые шекспировский Гамлет дает бродячим
актерам: слова должны легко сходить с языка, не кричите на сцене,
соблюдайте меру. Мало таких голосов, которые не были бы неприятны при
крайнем напряжении. А слух, как и зрение, публики не следует оскорблять.
Уже в "Лаокооне" были установлены границы для передачи безобразного. В
"Гамбургской драматургии" Лессинг пишет, что искусство актера занимает