"Николай Гумилев. Путешествие в страну эфира" - читать интересную книгу автора

III

Закрыв глаза, испытывая невыразимое томленье, я пролетел уже
миллионы миль, но странно пролетел их внутрь себя. Та
бесконечность, которая прежде окружала меня, отошла, потемнела,
а взамен ее открылась другая, сияющая во мне. Нарушено постылое
равновесие центробежной и центростремительной силы духа, и как
жаворонок, сложив крылья, падает на землю, так золотая точка
сознания падает вглубь и вглубь, и нет падению конца, и конец
невозможен. Открываются неведомые страны. Словно китайские
тени, проплывают силуэты, на земле их назвали бы единорогами,
храмами и травами. Порою, когда от сладкого удушья спирается
дух, мягкий толчок опрокидывает меня на спину, и я мерно
качаюсь на зеленых и красных, волокнистых облаках. Дивные такие
облака! Надо мной они, подо мной, и густые, и пространства
видишь сквозь них, белые, белые пространства. Снова нарастает
удушье, снова толчок, но теперь уже паришь безмерно ниже, ближе
к сияющему центру. Облака меняют очертания, взвиваются, как
одежда танцующих, это безумие красных и зеленых облаков.
Море вокруг, рыжее, плещущее яро. На гребнях волн синяя
пена; не в ней ли доктор запачкал свои руки и пиджак?
Я поплыл на запад. Кругом плескались дельфины, чайки резали
крыльями волну, а меня захлестывала горькая вода, и я был готов
потерять сознание. Наконец, захлебнувшись, я почувствовал, что
у меня идет носом кровь, и это меня освежило. Но кровь была
синяя, как пена в этом море, и я опять вспомнил доктора.
Огромный вал выплеснул меня на серебряный песок, и я
догадался, что это острова Совершенного Счастья. Их было пять.
Как отдыхающие верблюды, лежали они посреди моря, и я угадывал
длинные шеи, маленькие головки и характерный изгиб задних ног.
Я пробегал под пышновеерными пальмами, подбрасывал раковины,
смеялся. Казалось, что так было всегда и всегда будет. Но я
понял, что будет совсем другое, миновал один поворот.
Нагая Инна стояла предо мной на широком белом камне. Руки,
ноги, плечи и волосы ее были покрыты тяжелыми драгоценностями,
расположенными с такой строгой симметрией, что чудилось, они
держатся только связанные дикой и страшной Инниной красотой. Ее
щеки розовели, губы были полураскрыты, как у переводящего
дыханье, расширенные, потемневшие зрачки сияли необычайно.
- Подойдите ко мне, Грант, - прозвучал ее прозрачный и
желтый, как мед, голос. - Разве вы не видите, что я живая?
Я приблизился и, протянув руку, коснулся ее маленькой, креп
кой, удлиненной груди.
- Я живая, я живая, - повторяла она, и от этих слов веяло
страшным и приятным запахом канувших в бездонность земных трав.
Вдруг ее руки легли вокруг моей шеи, и я почувствовал легкий
жар ее груди и шумную прелесть близко склонившегося горячего
лица.
- Унеси меня, - говорила она, - ведь ты тоже живой