"Николай Гумилев. Путешествие в страну эфира" - читать интересную книгу автора

кого есть дети, должен отказаться от детей. У кого есть слава,
должен отказаться от славы. Под силу ли вам столько отречений?
"Я ничего не скрываю. Пока вы коснулись лишь кожицы плода и
не знаете его вкуса. Может быть, он вам покажется терпким или
кислым, слишком сладким или слишком ароматным. И когда вы
раскусите косточку, не услышите ли вы тихого, страшного запаха
горького миндаля? Кто из вас любит неизвестность, хочет, чтобы
завтрашний день был целомудрен, как невеста, не оскорбленная
даже в мечтах?
"Только тех, чей дух подобен электрической волне, только
веселых пожирателей пространств зову я к себе. Они встретят
здесь неизмеримость, достойную их. Здесь все, рожденное в
первый раз, не походит на другое. Здесь нет смерти, прерывающей
радость, движенья, познанья и любованья. И здесь все вам
родное, потому что все - это вы сами! Но время идет, срок
близится; или разбейте склянки с эфиром, или вы навеки в моей
стране!"
Доктор кончил и наклонился. Бурный восторг всколыхнул
собрание. Замахали белые рукава, и понесся оглушительный ропот:
"Доктора, доктора!"
Я никогда не думал, чтобы лицо Инны могло засветиться таким
безмолвным счастьем, таким трепетным обожаньем. Мезенцова я не
заметил, хотя и высматривал его в толпе. Между тем, крики все
разрастались, и я испытал смутное беспокойство. У меня как-то
отяжелели ноги, и я стал замечать мое затрудненное дыханье.
Вдруг над самым ухом я услышал озабоченный голос Мезенцова,
зовущего доктора, и открыл глаза.


V

Мой флакон эфира был почти пуст. Мне чудилось, точно меня
откуда-то бросили в эту, уже знакомую, комнату, с восточными
тканями и парчой.
- Разве ты не видишь, что с Инной? Ведь она умирает! -
кричал Мезенцов, склонившись над оттоманкой.
Я подбежал к нему. Инна лежала, не дыша, с полуоткрытыми
побелевшими губами, а на лбу ее надулась тонкая синяя жила.
- Отними же у нее эфир, - пробормотал я и сам поспешил
дернуть ее флакон. Она вздрогнула, лицо ее исказилось от муки,
и, не открывая глаз, уткнувшись лицом в подушку, она зарыдала
сразу, как ушибшийся ребенок.
- Истерика! Слава Богу, - сказал Мезенцов, опуская полотенце
в кувшин с водою, - только теперь уже мы не позовем доктора,
нет, довольно! - он стал смачивать Инне лоб и виски, я держал
ее за руку. Через полчаса мы могли начать разговор.
Я обладаю особенно цепкой памятью чудесного, всегда помню
все мои сны, и понятно, что мне хотелось рассказывать после
всех. Инна была еще слаба, и первым начал Мезенцов.
- Я ничего не видел, но испытывал престранное чувство. Я