"Николай Гумилев. XX век: поэт и время. Стихотворения" - читать интересную книгу автора

И, быть может, немного осталось веков,
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,
И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
На верблюдах своих бедуины.

И когда, наконец, корабли марсиан
У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
И дадут ему имя: Сахара.

Сила и точность выражения превращают эту фантасмагорию в неотвратимую
явь. В статье "Преодолевшие символизм" (1916), лучшей статье о
поэтах-акмеистах, выдающийся филолог В. М. Жирмунский кратко и верно очертил
особенности тогдашней манеры Гумилева: "Для выражения своего настроения он
создает объективный мир зрительных образов, напряженных и ярких, он вводит в
свои стихи повествовательный элемент и придает им характер полуэпический -
балладную форму. (...) В последних сборниках Гумилев вырос в большого и
взыскательного художника слова. Он и сейчас любит риторическое великолепие
пышных слов, но он стал скупее и разборчивее в выборе слов и соединяет
прежнее стремление к напряженности и яркости с графической четкостью
словосочетания". Красочность и графичность, строгость и точность, вниманье к
"обыкновенным" словам отличают стихи Гумилева.
Небесный пейзаж неумолимо требует чего-то возвышенного. Гумилев же
демонстративно простоват (выбор слов, словосочетаний, сравнений):

Ветла чернела. На вершине
Грачи топорщились слегка,
В долине неба синей-синей
Паслись, как овцы, облака.

Правдиво жестко, обыденно, но небо как-то стало ближе к человеку.
Сколько написано о "милом, дорогом, любимом" лице!
И вот строфа Гумилева - простенькая, почти банальная. Перечисление
тривиальных слов, отсутствие даже подобия образности... И неожиданный эффект
"рембрандтовской" светотени. Скупость средств, вознагражденная полнотой и
непосредственностью явленного:

Ты улыбнулась, дорогая,
И ты не поняла сама,
Как ты сияешь, и какая
Вокруг тебя сгустилась тьма.

Для Гумилева поэзия - важнейшее из людских дел:
"Стих есть высшая форма речи". А слово - абсолютная творческая и
творящая сила. Это позволило поэту миновать многие соблазня эпохи: от