"Николай Гумилев. XX век: поэт и время. Стихотворения" - читать интересную книгу автора

от лица всей Поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам - как писать
стихи, историкам - как писать историю". Это лишь об одной строфе. А ведь
каждая в этом стихотворении - прекрасна.
Ритмика гумилевских стихов ошеломляет своей выразительностью. Однажды
Гумилев взялся за очень рискованную, "цыганскую тему", даровавшую русской
поэзии от Пушкина и до Блока, Есенина вереницу шедевров. Это стихотворение
"У цыган". Соперничество с шедеврами всегда опасно. "Цыганское" может легко
завести в грошовую сентиментальность и "роковые стенания". И вот что делает
Гумилев:

Девушка, что же ты?Ведь гость богатый,
Встань перед ним, как комета в ночи.
Сердце крылатое в груди косматой
Вырви, вырви сердце и растопчи.

Шире, все шире, кругами, кругами
Ходи, ходи и рукой мани.
Так пар вечерний плавает лугами,
Когда за лесом огни и огни.

"Сомнамбулизм" цыганского танца, медлительность сдержанной страсти
живут в самом ритме стиха при немыслимой словесной аскезе ("шире, все шире,
кругами, кругами, ходи, ходи..."). И уже не цыганское, не
разгульно-гусарское, а то, о чем слова Феди Протасова в "Живом трупе" Льва
Толстого: "Это степь, это десятый век, это не свобода, а воля..." Какая
расчетливая дерзость мастера!
Эстетический и духовный ориентир Гумилева - пушкинское слово, с его
ясностью, точностью, глубиной и гармонией. ) Это особенно заметно в его
поздних созданиях, полных смятенья и веры, отчаянья и надежды, интимности и
божественного гула ("Рабочий", "Память", "Слово", "Шестое чувство",
"Заблудившийся трамвай", "Мои читатели", "Предзнаменование", "Естество"...).
"Заблудившийся трамвай" - вещь насквозь пушкинская - и отблеск родных
стихий "Капитанской дочки", и мощное эхо "Медного всадника". Прощальное
признание в смуте сердца и мира, потерянность в миражах и бездорожье
исторического "бурана". Создание многостильное, многоголосое, будто
вырывающее у судьбы какую-то весть о гибельном спасении мира.
В одной из своих статей (1910) Гумилев писал: "Поэзия есть мысль, а
мысль прежде всего движение". Из этого следовала особая роль в стихе глагола
- носителя движения. Раскрепощение глагола в прямом и метафизическом смыслах
освобождает энергию словесного ядра. Слово возвращается к утерянному
значению, становится "прямой силой", "расковывает косный сон стихий". И вот
пример этого. Строфа из "Заблудившегося трамвая":

И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.

Сила этих строк очевидна. Дерзостно употребленный глагол "летит", сам
по себе зауряднейший, "затасканный" (летят дни, летят листья, летят