"Лев Гумилев. Гетерохронность увлажнения Евразии в древности" - читать интересную книгу автора

вступающие в общение с другими народностями и более многочисленные и
могущественные, преградили доступ во все удобопроходимые места страны"
[24]. По-видимому, быт евразийских кочевников I тыс. до н.э. напоминал
образ жизни североамериканских индейцев, обитателей прерии, где, при
сходстве материальной культуры, каждое племя держалось обособленно от
соседей и находилось с ними в состоянии перманентной войны.
Способствовал разобщению и рост пустынь, становившихся труднопроходимыми.
Так, граница между восточными и алтайскими народами пролегала не по горным
хребтам и водоразделам, а по сыпучим пескам восточной Джунгарии, где
осадков выпадает меньше 100 мм в год. Эта полоса тянется в меридиональном
направлении от Хамийской пустыни до Саянских гор, и ширина ее зависит от
степени аридизации евразийской степи. Во влажные периоды переход через нее
легок, но в засушливое время пустыня была труднопроходимым барьером, и
культуры по обеим ее сторонам развивались независимо Друг от друга. Так
было в интересующую нас эпоху, когда на Алтае сложилась полукочевая
культура юечжей (восточные сарматы), останки которых покоились в
пазырыкских курганах, а в Монголии возник хуннский племенной союз,
известный всему миру.
Предлагаемому выводу противоречит на первый взгляд то, что в степи между
Ордосом и Дуньхуаном в IV в, до н.э. обитали многочисленные юечжи, и
большинство исследователей считают эту территорию родиной этого народа
[*2]. Но не могли же юечжи жить в безводной пустыне, тем более что
предгорья Наньшаня, орошенные многочисленными ручьями, ниже теряющимися в
песках, населяли усуни [25]. Еще в 1960 г., на основании исключительно
исторических соображений, мы предложили гипотезу, согласно которой юечжи
овладели Алашанской степью не раньше конца V в. до н.э. [26]. Теперь эта
точка зрения находит подтверждение в данных палеогеографии, с тем лишь
уточнением, что юечжи форсировали полосу пустынь, лежащую между Джунгарией,
их истинной родиной, и предгорьями Наньшаня. Но самым мощным аргументом в
пользу предлагаемой концепции является анализ юечжийских слов, сделанный Б.
Лауфером в небольшой работе, опубликованной всего в 500 экземплярах и не
получившей распространения [27]. Б. Лауфер доказал, что юечжи говорили на
североиранском языке, принадлежавшем к той же группе, что и скифский,
согдийский, осетинский и ягнобский, и никакого отношения не имевшем к
тохарскому, связанному с европейскими языками [28]. Следовательно,
культурная, а значит, и этнографическая близость юечжей с обитателями
Семиречья имела активные формы, базировавшиеся на сходной хозяйственной
деятельности. И наоборот, обитатели оазисов долины Тарима составляли особый
этнокультурный комплекс, причем границей между теми и другими был
Тянь-Шань.
М.П. Петров отмечает, что восточный Тянь-Шань - физико-географический
рубеж между экстрааридной Центральной Азией и более влажными регионами
Казахстана и Джунгарии [29], которые по флористическому составу тесно
связаны между собой. Но тогда скотоводческое хозяйство западных и восточных
склонов Тарбагатая должно быть отличным от южного, тохарского,
хозяйственного быта, что и требовалось доказать. Переход же юечжей через
пустыню к склонам Наньшаня произошел именно тогда, когда юечжи впервые были
упомянуты в исторических источниках, т.е. в IV в. до н.э. Видимо, мы
наблюдаем следующий этап общения Средней Азии с Дальним Востоком, более
поздний, нежели отмеченный нами. А если так, то перерыв в междуплеменных