"Лев Гумилевский. Плен" - читать интересную книгу автора

под телегой вместо полога. Отец где-то косит; рядом хрустит подорожником
стреноженная лошадь. Солнце печет; в знойном воздухе каждый взмах косы
кажется ветерком и в тени худой телеги прохладно, как в лесу.
- Пыляй, стерва, слышишь?
Он прослушал условный свист и встрепенулся. Но с Москворецкой мчался
автомобиль, и снова вопросительный свист снизу остался без ответа.
Дежуривший у каменного окошечка отвернулся со вздохом,
- Как вши на рубахе, народ. Гляди, прет отовсюду.
- Я и сказал...
- Что ты сказал?
- Что нельзя тут воробья словить, не то что... У всех на глазах.
Зной томил, расслаблял, и говорили оба лениво, насильно ворочая языком.
Едва ли они придавали значение тому, что говорили. Слова не добирались до
сознания, как легкий ветерок не освежал раскаленных тел.
Пыляй уткнулся в траву. Со звериной жадностью он внюхивался в зелень,
силясь отличить чистый запах ее от сырой плесени дряхлых кирпичей.
- Если бы я в деревне был, - не поворачивая головы к товарищу,
проворчал он, - хозяйствовал бы теперь. Если бы отец дому не спалил, никуда
бы не ушел.
- Как спалил? Нарочно?
- Нет, так. Матка умерла. Он стал хлебы печь и избу сжег. И руки сжег.
Чай, помер давно.
- Жалко?
- Себя жальче.
- Гляди, гляди. Коська чевой-то...
Пыляй неохотно ответил на вопросительный знак костлявого мальчишки,
распоряжавшегося остальными.
- Столько много народу... Вот так матка, бывало, решето снимет с печки
и стукнет им о пол, тараканы из него и поползут... Во все стороны! Тогда кур
только кликнуть - враз всех перехватают.
Пыляй мечтательно закрыл глаза.
- Родилась бы такая птица, чтобы людей глотала. Пустить бы ее сюда...
Пусть всех подобрала бы.
- И тебя тоже.
- Меня?
Он приподнялся от неожиданного вопроса и, подивившись странному обороту
дела, спокойно шлепнулся назад:
- Врешь, меня не за что!
- А в Туркестане, которых спалили, было за что?
Пыляй поднял голову и молча посмотрел на товарища, дожидаясь пояснения.
Тот угрюмо отвернулся к стене и пробурчал:
- Не слыхал? А я знаю, потому что сам был в тех местах поблизости и
чуть мы с Коськой сами ушли. Нашего брата ребят переловили на базаре в
Ташкенте сарты, заперли в сарай и подожгли. Сожгли может полста, а может и
больше.
Пыляй вздрогнул.
- За что?
- За воровство, мало ли за что. За что вшей бьют? На них тоже вины нет.
Пыляй опрокинулся на спину, слабея от зноя и странного холодка в сердце,
напоминавшего предсмертную слабость и тревогу.