"Георгий Гуревич. Мы - с переднего края " - читать интересную книгу автора

защемило и слезы навернулись на глаза.
Но тут дверь распахнулась. Мягко шлепая эластичными гусеницами, в
комнату вошла прислуга, киба-прислуга, конечно, симпатичный домашний гном,
следивший за порядком в квартирке художницы.
- Письмо, - сказала киба гнусавым баском. На ее плоских ладонях лежал
небольшой диск, завернутый в черную бумагу.
- Откуда? - спросила художница.
- Гость принес, - прогнусавила киба и, осветив квадрат на лбу, показала
моментальный снимок: молодой человек с еле пробивающимися усиками, в шлеме и
глухом серебристом комбинезоне. Так одевались люди переднего края -
необжитых планет.
- Конечно, с переднего края, - усмехнулась художница. - Только там
забыли, что на свете есть фотопочта. Носят конверты пешком, как в прошлом
тысячелетии.
Она с неудовольствием смотрела на диск в черной бумаге.
Передний край был прошлым, отвергнутым прошлым, не хотелось его
ворошить. Если бы сегодня работалось, она бы отложила письмо, постаралась бы
забыть о нем. Но все равно день пошел насмарку.
- Ладно, прочти! - сказала она и всунула диск б широкую, как бы
усмехающуюся пасть гнома.
Щелкнул рычажок, зашелестела лента, и раздался голос, который когда-то
был дорогим.

2

- Я смотрю на тебя, Муза, диктую и смотрю. Ты наводишь порядок в
комнате, передвигаешь кресла, присасываешь к стене картины и полки.
Удивительная походка у тебя - как будто в туфлях скрытые пружины. Вот ты
отдернула занавеску, недовольно поморщилась, оглянулась на меня ласково и
кокетливо. Вот поправила скатерть, переставила книги на полке, мурлыча
песенку про былинников-целинников. И опять подвинула кресло, присосала
картину, отдернула занавеску... неутомимая и хлопотливая, как домашняя киба,
веселая и неунывающая, как живая Муза.
К сожалению, это не ты, это твой кинопортрет. Я снял его, когда мы были
еще вместе. В то время мне нравилось работать, поглядывая, как ты наводишь
уют, как летаешь по комнате на туфельках-пружинках. Сейчас тебя нет, и я
смотрю, как порхает твой кинопортрет, Порхает как ты, напевает как ты, но
очень уж однообразно. Знает одну-единственную песенку о былинниках, умеет
только отдергивать занавеску.
Муза, не выключай, слушай до конца, я хочу высказаться. Ты же знаешь,
что я не могу вызвать тебя по радио, греметь о чувствах на всю Солнечную
систему, ждать три часа от вопроса до ответа. Я мог бы приехать на Землю для
разговора. Но странное дело: ведь мы никогда не могли договориться лицом к
лицу. Ты умела прекратить спор шуткой, насмешкой или поцелуем, и каждый из
нас понимал поцелуй по-своему: я думал, что ты уступила, а ты думала, что я
уступил, и все оставалось неясным. Вот почему я прошу тебя, Муза: не
выключай, раз в жизни выслушай до конца.
Ты помнишь день нашего знакомства? Наверно, нет. А я могу пересказать
все подробности, даже погоду помню. Была ранняя весна, за городом снег таял,
на проезжих дорогах хлюпала желтая каша, сугробы в садах стали ноздреватыми