"Георгий Гуревич. Черный лед" - читать интересную книгу автора

а я полетел бы на ледник".
И он сказал неожиданно:
- Товарищ Сорокин, в вашей эскадрильи есть вертолеты связи?
- А как же! - воскликнул Сорокин и тут же поправился.- Так точно, есть.
- Так слушайте. Прикажите пилоту связи сегодня в три часа ночи посадить
вертолет в моем саду.
На открытом лице летчика можно было прочесть недоумение.
- Но ведь вы нездоровы. Без разрешения врача...
- Я имею право приказывать,- напомнил министр и, немного подумав, добавил:
-Вы хорошо помните Фауста?
И замялся. Он хотел сослаться на пример старика Фауста, который поставил
творчество выше жизни, но как-то неловко было говорить о сокровенных чувствах
перед этим юнцом. Поймет ли он, что величайшее счастье для человека - увидеть
результаты своего труда, что довести дело до конца важнее, чем прожить лишнюю
неделю.
- Понимаю,- произнес летчик задумчиво и, сразу загоревшись, воскликнул: -
Разрешите мне лично вести вертолет, вам удобнее будет передавать через меня
указания.
- Хорошо! - Рудаков был очень доволен, что летчик понял его с полуслова.
Парень оказался гораздо глубже, чем показалось сначала. - Хорошо! На обратном
пути осмотрите сад. Там есть поляна в абрикосах. Машину сажайте тихо, чтобы...
чтобы жена не проснулась. Потом подойдете к окошку, окликнете меня или
свистнете... или нет, свист не годится... Мяукать вы еще не разучились? Ну
вот, значит, подойдете к окошку и будете мяукать.
Ему стало весело от своего собственного мальчишества. А летчик вскочил в
восторге.
- Есть, мяукать, товарищ министр.
Мяуканье раздалось ровно в 3.00.
Голова немного кружилась не то от свежего воздуха, не то от волнения.
Колени сгибались неуверенно: Рудаков отвык ходить. И он с трудом поспевал за
летчиком, который увлекал его в тень.
Ночь была прохладная. На черном небе сияла полная луна, ослепительно
сверкающий, начищенный до блеска медный таз. На луну было больно смотреть
сегодня - она гасила звезды и заливала весь сад жемчужно-серым светом. Дорожки
были полосатыми, поперек них тянулись прямые угольно-черные тени тополей, а
ветвистые абрикосы оттеняли оборины кружевным узором.
На крокетной площадке стоял новенький вертолет. Министр впервые видел
такие. Аппарат со своим щупленьким фюзеляжем, широко расставленными колесами,
огромным четырехлопастным винтом показался ему каким-то разухабистым,
несерьезным, и он с некоторой опаской взобрался на сиденье, чувствуя, что сам
он совершает что-то несерьезное.
- Товарищ министр, наденьте, пожалуйста. Разрешите, я застегну. Вот шарф,
я принес его для вас: наверху холодно,- хлопотал летчик.
Потом над головой застрекотал винт подъема, и, когда лопасти его слились в
мерцающий круг, Рудаков увидел вровень с собой макушки деревьев. Вертолет
поднимался плавно, еле ощутимо и совершенно отвесно. Земля бесшумно
проваливалась вниз. Вот поравнялись с кабиной монументальные тополя, мелькнула
крыша дома и освещенное окно в его спальне, затем все растворилось во тьме.
Остались небо, звезды, тьма и думы...
О воде, конечно, как всегда, о воде.