"Георгий Гуревич. Тополь стремительный" - читать интересную книгу автора

израненные, запыленные, словно солдаты после дальнего похода. Ветер покрыл
землей засохшие листья, навесил на сучки пыльную бахрому, намел между стволами
целые сугробы пыли. Но вот под ее слоем проглянула зелень - сначала робкая,
сероватая, затем все более и более свежая, ликующая, яркая. Стройные тополя
сомкнули кроны над головой, широко раскинулись клены, а за ними солидно и
упрямо росли молодые дубки. Рядом с длинноногими и худыми тополями они
казались коренастыми крепышами-подростками.
Полезащитная полоса была шириной в шестьдесят метров, не больше. Мы
пересекли ее за какие-нибудь десять секунд, но эти секунды перенесли нас в
другой мир. Теперь перед нами был луг, покрытый сочной травой. Зеленая трава
рядом с мертвой степью, которую мы только что покинули, казалась непонятным
чудом, тем более что небо над нами было все еще серым и вровень с макушками
тополей неслась пыль, затмевая солнце. Обогнув лесную завесу, пыльные облака
постепенно снижались и метрах в трехстах от нас уже касались земли, но там их
встречала грудью вторая лесная полоса.
Так на всем пространстве между Уралом и Кавказом лесные полосы ломали
губительный ветер пустынь. Лесной фронт задерживал суховеи на берегах реки
Урал, в степях Северного Кавказа, на Приволжской гряде и возвышенностях Общего
Сырта. Своими крепкими ветвями деревья встречали засуху в штыки, и засуха
ложилась у их корней, не имея сил переступить зеленую границу.
После второй лесной полосы снова шли луга, за нимк третья полоса. Она
проходила по самой возвышенной частч степи, за ней начиналась долина Урала. И,
выехав на опушку, мы оказались на вершине холма.
Сколько раз за последние годы мне случалось видеть полезащитные полосы, и
всякий раз я в восхищении останавливался перед этими цветущими памятниками
человеческой мысли и трудолюбия. Мы в нашей юности никогда не видели таких
ландшафтов. Это был не лес и не степь, а нечто совсем особенное. Внизу
расстилалась долина, сплошь разделенная на клетки лесными перегородками.
Зеленые прямоугольники окаймляли вспаханные поля, зелень огибала склоны
холмов, извивалась вдоль ручьев и оврагов, пышным бордюром обрамляла пруды,
покрывала пески сплошной шапкой. И куда ни посмотришь, всюду виднелись стены
дубов, кленов, ясеней; за ними желтели, чернели поля, а по углам возвышались
молодые эвкалипты, словно сторожевые вышки зеленой крепости.
- Картина! - воскликнул хозяин машины, обращаясь ко мне: очевидно, он
заметил восхищение в моих глазах. В 1948 году здесь была голая степь и
движущиеся пески местами доходили до самой реки. А теперь и поля, и заросли, и
сады. И какие сады! Поедем, я вам покажу.
Он тронул рычаг, и машина бесшумно покатилась по склону.
- Такой стала степь за последние пятилетки,- оживленно говорил лесовод. -
Помните, как это мы учили в детстве: "На юге Европейской части СССР
расстилаются степи. Степью называется безлесная равнина, покрытая травянистой
растительностью". А теперь во всем мире географы должны переписать в своих
учебниках главу о русской природе, потому что мы переделали эту природу. Мы -
советские люди... В основе всего стоит человек. У нас в агротехнике пишется:
"Чтобы вырастить растение, нужны четыре фактора: влага, свет, тепло и пища".
Но это неточно. Нужен еще один, главный, пятый фактор - человек. И если он
приложит руки, будет и влага, и пища, и все остальное... Вот поглядите, -
показывал он, то и дело останавливая машину. - Это ветвистая пшеница. А на
соседнем участке голозерное просо. Видали такое? Стоит посмотреть - на поле
растет очищенное пшено. Оно в полтора раза выгоднее обычного проса.