"Ричард Длинные Руки — Вильдграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

ГЛАВА 1

Я выскользнул из павильона, как король Ричард из замка Дюрнштайна, даже из замка Трафельзе, почти отбежал на полусогнутых и дрожащих. Свежий воздух моментально нагрелся о мое раскаленное, как у закаляющегося в короткой колоде Сослана, тело, пот на лице зашипел и превратился в пар.

Я пару раз глубоко вздохнул, разговаривать с женщиной — не дикого кабана душить, руки до сих пор трясутся и сердце трепещет, словно мотылек, торопливо двинулся по сверкающей дорожке из золотого песка… и почти сразу наперерез вышел сумрачный Ланаян. Он рассматривал цветущие кусты роз с таким вниманием, будто собирается стать садовником, мимо меня прошел с полнейшим равнодушием, даже головы не повернул, будто миновал плохо окрашенный столб.

Губы начальника дворцовой стражи почти не шелохнулись, когда обронил короткое:

— В левом крыле в малом зале. Сейчас.

Я только раскрыл рот спрашивать, что там за интересное такое, не уроню ли достоинство сына степей, если позволю себе изволить заглянуть, а то подберут, и будет у кого-то два, но начальник охраны уже удалялся, как всегда, подчеркнуто прямой, собранный, готовый тащить и не пущать, бдящий и все замечающий.

— Ладно, — пробормотал я и покосился по сторонам, и хотя не заметно таких, кто присматривался бы к нам, но это не значит, что таких нет, — мне можно, я простой варвар… а простым везде у нас дорога. Мы можем быть бесцеремонными и не знать этого…

У левого крыла дворца свой вход, как и у правого, дворец — это не просто хата, а целый комплекс зданий, у входа двое воинов в дорогих доспехах бдят и настороженно посматривают по сторонам. Я уловил их нервозность и неуверенность, даже ухватил смутно причину: приказано охранять явно не Ланаяном и уж точно не королем, а в этом натасканные на подчинение воины чуют нечто противозаконное…

Я замедлил шаг, быстро-быстро соображая, какую линию поведения выбрать: сказать пароль, попросить впустить, шарахнуть их головами друг о друга, просто дать по рогам, дать в рыло, дать в морду… гм, что-то меня заклинило, а раньше был такой разнообразный, ноги уже донесли до закрытых дверей, стражники скрестили передо мной копья.

— Туда нельзя, — сказал один твердо.

Почти любой на моем месте послушно повернулся бы и пошел обратно, так на каждого действует это «низзя», я поморщился и, небрежно отведя острие копья в сторону, сказал негромко:

— А ты знаешь, что за такие дела могут повесить? Он оторопел, а второй сказал торопливо:

— Мы только выполняем приказ!

— А гражданская совесть где? — спросил я. — Когда Отечество вопиет… эх, ладно, я и вас спасу, не жалко.

Дверь открылась без скрипа, я вошел тихонько. В зале полумрак, хотя день солнечный, это на окнах такие плотные шторы. Зал наполовину заполнен людьми в богатых одеждах. От всех веет властью и могуществом, расположились в роскошных креслах, только один стоит у дальней стены лицом ко мне, я узнал вельможу по имени Раберс.

Его я еще при первом свидании определил, как вице-канцлера, хотя самого канцлера пока еще не видел, да и нет такого вроде бы. Сам король Жильзак Третий исполняет функции канцлера за неимением подходящего человека. У Раберса вид вечного вице-канцлера, который хоть сто лет прослужит, но канцлером никогда не станет.

Он бросил в мою сторону рассерженный взгляд, сразу нахмурился, но продолжал говорить:

— …Как мы все знаем, конунг выдвинул новые требования к Его Величеству. Я еще не говорил с ним… в смысле, с Его Величеством, однако можем предположить…

Один из сидящих сказал торопливо:

— Не требования, а пожелания! Конунг всегда высказывает только пожелания.

— И готов отступить, — спросил его сосед саркастически, — если Его Величество не пойдет навстречу?

Раберс проигнорировал выпад, оглядывал зал из-под кустистых бровей. И хотя все ко мне затылками, но я догадывался, какие у них сейчас бледные и напряженные лица.

— Можем предположить, — повторил он и запнулся, — можем предположить…

Я не услышал, что можем предположить, мое присутствие ощутили, начали оглядываться в неудовольствии. Один из тех, что помоложе, вылез из кресла, злой и нахмуренный, старается выглядеть как можно страшнее и опаснее.

— Благородный десятник, — произнес он достаточно твердо, — здесь собрались самые знатные люди королевства…

— Ничего, — ответил я миролюбиво, — они мне совсем не мешают.

Он нахмурился сильнее, сказал жестче:

— На такие совещания допускаются только знатные люди.

Я сказал громко:

— На мне написано, что я не знатен?… Кроме того, мою мощь могут подтвердить Крон, Митиндр… и еще некоторые, да, некоторые. А еще я здесь не сам по себе, а как посол от Его Величества ярла Растенгерка… ну, пусть, Его Светлости, неважно. В Тиборе его младший брат, потому моему господину очень важно знать, что здесь происходит и как ему вести себя с вами всеми и отдельными лицами сего данного королевства. Вельможа проворчал:

— Так и вести себя, как вел. Хотя как он вел, не знаем и знать как-то не изволим.

Кто-то буркнул ехидно:

— А он как-то себя вел?

— Я и говорю, — ответил вельможа, — пусть себя так и ведет.

— Такие нас устраивают, — сказал еще кто-то со сдержанным смешком. — Даже очень.

— А Растенгерка вообще не видели, — добавил вельможа. — Это устраивает еще больше.

— Невежливо, — констатировал я. — И опрометчиво. Нельзя ссориться с теми, кого не знаешь. Можно сразу получить по рогам, если ваш оппонент не слишком сдержанный. Но, на ваше счастье, ярла Растенгерка представляю я. Тихий, скромный, красивый и просто невероятно какой сдержанный. Крон, Митиндр и прочие не в счет. Они нарывались еще больше, чем вы.

Они переглядывались, наконец молодой вельможа скривился и буркнул недружелюбно:

— Хорошо, сядьте вон там. Это кресло для господина Эдельса. И постарайтесь не сопеть, не чесаться и не рыгать… если вы такой сдержанный.

— Приложу все усилия, — заверил я.

Он величаво вернулся на свое место, довольный победой, а я скромненько пересел, избегая с кем-либо встречаться взглядом, чтобы те… не нарвались. А то бывают взгляды, на которые реагировать не хочется, а надо.

Раберс, докладчик он или просто ведущий это тайное собрание, повторил терпеливо:

— Что мы можем предположить по данной ситуации?

Все помалкивали, сопели, поглядывали на докладчика и друг на друга испытующе. Поспешишь — людей насмешишь, а неспешность в государственных делах — признак мудрости и осмотрительности. К тому же рискованно брякнуть что-то такое, что вразрез с мнением большинства. Лучше ошибаться с коллективом, чем быть правым в одиночку.

Один из сильных мира королевства Тиборра, массивный господин поперек себя шире, поерзал беспокойно в кресле.

— А мы можем? — спросил он неожиданно тонким для такой массы голоском. — И что можем?

Раберс замялся, взглянул на собравшихся испытующе.

— Вы знаете, — проговорил он наконец, — мы можем многое. Но нужно правильно сориентироваться в сложной ситуации.

— Всем? — спросил толстяк скептически. Мне он показался бесхитростным или же умело играющим прямодушного. — У нас редко бывало, чтобы все предполагали одно и то же.

Раберс поморщился сильнее.

— Осмелюсь предположить, господин Фангер, в данном вопросе будем солидарны. Конунг желает учредить в нашем головном храме, ныне заброшенном, жертвоприношения.

Не людей, конечно. Они всегда режут баранов… Этот обычай издавна практикуется в их племени и считается священным и неотъемлемым. А еще он высказал настойчивое пожелание, чтобы его люди заняли должности командующего войсками, а также казначейства.

Толстяк, которого он назвал господином Фангером, подскочил, лицо побагровело, даже рот распахнул для протестующего вопля, однако посмотрел на угрюмые лица, махнул рукой и сел. Лицо его стало злым и обреченным.

Раберс посмотрел на него язвительно.

— Вам что-то есть сказать?

Фангер огрызнулся:

— Вы знаете мое мнение!

Из второго ряда кресел поднялся с кряхтением почти такой же массивный вельможа, но я заподозрил, что кряхтит ради солидности, просто сложение такое борцовское, но кряхтение и жалобы на здоровье могут добавить очки симпатии.

— Сейчас особый случай, — проговорил он неспешно, голос гудел мощно, как у шмеля размером с быка. — Мы решаем, на чьей стороне быть. С одной стороны, должны быть лояльны легитимному правителю, но с другой… конунг обещает гораздо лучшие условия для ремесленничества, торговли, разработки рудников, выплавки металлов.

Сейчас наша влать ограничена городскими стенами, а во владении конунга все долины до реки Эллабы, а в другую сторону его власть простирается до самого моря!..

Раберс быстро вставил:

— Что позволит нам заняться и рыболовством. Спасибо за подсказку, господин Сарканл.

Господин Сарканл кивнул.

— Совершенно верно. Мы можем строить рыболовецкие корабли… и даже попытаться попробовать силы в каботажных плаваниях!

— Пираты, — обронил Фангер предостерегающе.

По залу словно пронесся холодный злой ветер. Все ежились, переглядывались, мрачнели. Поднялся еще один, прямой и сухой, бледное неподвижное лицо и высокомерный взгляд.

— Все верно, — сказал он сухо, — пираты!.. О них не забываем, не забываем. Так что с перевозками придется повременить. И корабли лучше не самим строить, а принимать заказы у тех, кто пожелает рискнуть и сорвать большой куш. Зато рыбу, да, можно. Хотя и не самим. Желающие выйти в море всегда найдутся. А пираты, если на то пошло, появляются не так уж и часто!

Фангер сказал язвительно:

— Тогда почему не самим?

— Предпочитаю минимальный риск, — ответил господин с бледным лицом. — Зато не мешаю рисковать и хорошо зарабатывать на этом другим.

— Хорошо сказано, — одобрил Раберс, — господин Иронгейт.

Я слушал-слушал, наконец заерзал на стуле, тот протестующе завизжал, как попавший под колесо кот. На меня оглянулись с негодованием.

Я поднялся и улыбнулся как можно обаятельнее, умею, среди таких акул жил, теперь страшно вспомнить, а тогда все было нормой, другой жизни не знал…

На меня смотрели враждебно и с немалой долей бессильной ненависти. Я заговорил медленно и величаво, подпустив в голос побольше восторга:

— Я просто счастлив попасть в общество людей, где так радеют за развитие экономики!.. Что значит умы, великие умы. Знающие люди собрались, что так важно для любой страны.

Многие заулыбались, хотя Фангер и Сарканл смотрят с возрастающим подозрением, если варвар мягко стелет, то спать вообще не придется.

Раберс сказал угрюмо:

— Спасибо, спасибо!.. Еще раз спасибо. А теперь, пожалуйста, сядьте и не прерывайте.

— Сейчас сяду, — заверил я. — Я еще и усидчивый!

Я это не сказал? Да, я усидчивый. Вот сколько усидел!.. Хотя у нас говорят, что если не можешь усидеть на двух стульях — возьми третий. Но это не намек, не поймите меня как-то не так… Но сейчас хочу выразить осторожнейшее опасение, что конунг Бадия… речь о нем, верно?., этим удовольствуется.

Раберс вообще-то должен бы настоять, чтобы я сел или покинул зал, но, как истинный демократ, не смог устоять перед напором тоталитаризма и невольно возразил:

— Почему нет? Это его последний шаг!

Я изумился:

— Последний?

За нами следит весь зал, и он сказал раздраженно:

— Ну да. Конунг долго к этому шел, сейчас ему остался только этот шаг. Когда в его руках окажется вся власть, он ощутит, что уже безопасно начинать большое строительство.

Сарканл вставил:

— А нам, собственно, все равно, кто на троне. Лишь бы правитель заботился о своей стране, о ее развитии.

— А король Жильзак Третий не заботится? — спросил я. — Как я заметил, проезжая через королевства, ваше и самое крупное, и самое богатое.

Раберс кивнул, сказал терпеливо:

— Король Жильзак Третий хорош, но он не прыгнет выше головы. Стены городов, увы, его границы. А у конунга границы шире, намного шире… Все земли, по которым кочует его племя, будут отныне в королевстве! Это огромный добавочный рынок сбыта товаров, это дешевая рабочая сила, это возможность привлекать массы народа на грандиозные проекты…

— Это здорово, — сказал я, — просто здорово. Я был бы всеми конечностями «за», но только…

Я умолк, быстро сканируя выражения их лиц, а Раберс спросил нетерпеливо:

— Что вам, степному человеку, не нравится?

— Я степной человек, — согласился я, — и как степной, я лучше понимаю другого степного. Степняк степняка… Почему вы решили, что все люди одинаковые? Разве не видите, что у нас, степных людей, другая мораль, другие идеалы, другие ценности?… Вы на месте конунга сочли бы, что достигли цели, и на этом успокоились бы, начали бы эти свои грандиозные проекты! А конунг?… Даже если он сам такое восхотел… в смысле воссоединение с глиноедами, его тут же убьют патриотично настроенные полководцы и старейшины — хранители вечных и так далее ценностей! Это предательство национальных интересов племени!..

Раберс не успел ответить, его опередил рассерженный моим бесцеремонным вмешательством господин Сарканл:

— А ваш господин Растенгерк и его брат Элькреф?

Я покачал головой.

— Это у вас такие шуточки? Элькреф сразу потерял власть, как только с вожделением посмотрел на женщину из города! Пусть даже принцессу, для нас вы все — глиноеды и низшая раса. Как бы ни жили богато. Защищаясь от тлетворного влияния этого самого богатства, мы выработали философию и даже мировоззрение, простите за грубость, что богатство — зло. И учим этому молодежь. Я вам тут с ходу могу привести сто пословиц и поговорок, что богатство — зло, а бедность — добро. Хотите?

Раберс сказал поспешно:

— Нет-нет. Иронгейт поддержал:

— Не надо!

А Фангер пропищал:

— Кое-какие мы уже слышали…

— Ну вот, — сказал я, — верите, значит. То же самое и с братом Растенгерка, ярлом Элькрефом. Он жив только потому, что умчался далеко и давно не представляет интереса для племени. Он изгой. Его даже догнать и срубить ему голову — слишком велика честь для изгнанника. А вы думаете, конунг пойдет на то, чтобы его вытолкали из племени или прибили, как Юлиана Отступника?