"Лев Гурский. Опасность " - читать интересную книгу автора

- это еще не главное. Важно преодолеть тяжелое наследие проклятого прошлого,
перестроить нашу повседневную работу...
Окунь с мученическим видом слушал мою отполированную болтовню, из-за
которой недавно меня чуть не зачислили в пресс-службу Минбеза. Только чудом я
сумел отбояриться, ссылаясь на слабость голосовых связок. В пресс-службе мне
пришлось бы пороть эту ахинею не меньше восьми часов в день, что мне было
просто не под силу. Пять минут - мой потолок. И если за оставшуюся минуту мне
не удастся воздействовать на майора...
Тут у моего Окуня терпение лопнуло, он сунул мне обратно удостоверение,
невежливо махнул рукой и позволил войти в квартиру, дабы обозреть место
происшествия. Этого-то я и добивался.
Место происшествия более всего напоминало иллюстрацию к роману
"Разгром" в натуральную величину, исполненную в суровой реалистичной манере
автора "Обороны Севастополя". Злоумышленники словно нарочно задались целью
свести с ума милицейских экспертов, похоронив возможные улики среди куч
разнообразного хлама, разбросанного по всей комнате. Причем я мог бы
поклясться, что еще каких-нибудь три часа назад комнатные хлам и мусор были
хорошими, красивыми, добротными вещами, пригодными в быту: настольной лампой на
мраморной подставке, украшенной декоративными ангелочками, этажеркой красного
дерева с резньми финтифлюшками в китайском стиле, двумя аудиоколонками системы
"Панасоник", изысканным сервизом для чайных церемоний, великолепной ажурной
рамочкой, в которой даже старая выцветшая любительская фотография не портила
интерьер, а также превосходным голландским (или бельгийским - навскидку я мог
ошибиться) одеялом с электроподогревом, а также миниатюрным аквариумчиком для
водорослей с электроподсветкой и еще многими прочими незаменимыми в быту
предметами. Теперь же под ногами хрустели сиротские останки былого великолепия:
мраморные обломки, стеклянные осколки, перемешанные с мертвыми водорослями,
деревянные дощечки, смятая фольга, расколотые колонки с порванными динамиками
(специально не давили, а просто растоптали в суматохе), месиво из битого
фарфора, лоскутов располосованного одеяла и обрывков бумаги. Из всего чайного
сервиза, похоже, уцелело лишь темно-синее блюдце с золотым ободком и с двумя
нарисованными белыми бутонами, похожими на глаза; оно каким-то образом
закатилось в дальний угол и теперь с ужасом взирало на безжалостно перебитых
родственников. У лежащего неподалеку телефонного аппарата было оторвано днище,
а разноцветные внутренности были связаны с пластмассовым корпусом лишь
тоненькой жилкой провода в кроваво-красной изоляции. Особенно не повезло
библиотеке. Должно быть, книги в этой квартире при жизни хозяина занимали
привилегированное положение. Их держали на удобных, до потолка, дубовых
стеллажах расставленными по ранжиру, оборачивали в полиэтилен, переплетали,
бережно сметали с них случайные пылинки и, вероятно, давали их домой читать
далеко не каждому из гостей. И вот все богатство мощными ударами было
вышвырнуто с полок на пол, разбросано по комнате, перепачкано и потоптано. Со
многих книг были содраны ручной работы кожаные переплеты - словно бы тем, кто
устроил весь этот кошмар, мастерство переплетчика особенно досадило. В общем,
потрудились здесь самозабвенно, с размахом, с оттяжкой. Конечно, ломать - не
строить, душа не болит, да и не было у этих скотов никакой души и в помине.
Редкое, знаете ли, качество по нынешним временам, дорогое, доступное не всем. И
уж точно не людям, посмевшим унизить сотни ни в чем не повинных книг.
- Интересно, да? - спросил меня из-за спины рыбий майор, о
существовании которого я уже успел позабыть. - Знакомая картинка? Как после