"Мирза Мухаммад Хади Русва. Танцовщица " - читать интересную книгу автора

приятней.
- Возможно. Но как бы эта непринужденность не зашла чересчур далеко, -
усомнилась Умрао-джан.
- Не беспокойтесь! Никто не позволит себе по отношению к вам ни
малейшей вольности.
- Ну хорошо, приду завтра.
- А почему не сейчас?
- Ой! Да вы разве не заметили, в каком я виде?
- Но у нас ведь не званый вечер, а просто встреча друзей. Пойдемте,
пойдемте!
- Ох, Мирза! Вас не переспоришь, - сдалась она. - Ладно, идите. Я приду
следом за вами.
Я ушел, а вскоре явилась и Умрао-джан-сахиба, причесанная и слегка
принаряженная. В немногих словах я расхвалил ее своим друзьям - сказал, что
она любит поэзию, великолепно поет и так далее. Наша гостья возбудила все
общее любопытство. Было решено, что каждый, и она в том числе, прочтет
какое-нибудь свое произведение. Короче говоря, вечер очень удался.
С тех пор Умрао-джан частенько заглядывала на наши встречи и
просиживала с нами час или два. Иногда мы читали стихи, иногда она
что-нибудь пела, и все расходились очень довольные.
Я опишу один из таких вечеров. Они не имели никакого определенного
распорядка, да и приглашенных всегда было немного - собирались только
близкие друзья, и каждый читал свои новые стихи.


МУШАИРА

Кому я сердца стон поведаю, Ада?
В своих скитаниях весь мир я обошла.

- Ничего не скажешь, Умрао-джан-сахиба! Вы очень удачно выбрали это
заключительное двустишие. Но где же остальные? - спросил я.
- Благодарю вас, Мирза-сахиб! Клянусь вам, кроме этих строк, я помню
только вступление - ведь газель-то сочинена бог знает как давно. Долго ли
держатся в памяти стихи? А черновик, увы, потерялся.
- А какое оно было, это вступление? - спросил мунши-сахиб. - Я его
прослушал.
- Да ведь вы погрязли в хлопотах, - ответил я. - Где вам было услышать
его?
На этот раз мунши-сахиб действительно готовился к мушаире[8] особенно
усердно. Стояло лето. За два часа до захода солнца веранду полили водой,
чтобы пол весь вечер оставался прохладным. Поверх ковра разостлали
белоснежный хлопчатобумажный половик. Натертые до блеска медные кувшины с
водой, в которую были положены ароматные травы, расставили на балюстраде
веранды. Их до поры до времени прикрыли глиняными горшками, чтобы вода не
нагрелась. Лед был приготовлен особо. В горшочки положили бетель[9] - в
каждый по семь порций, завернутых в красные тряпочки и засыпанных цветами
кеора,[10] чтобы бетель стал ароматным; а на крышках, лежали щепотки
душистого жевательного табака. Большие хукки[11] были налиты водой и увиты
гирляндами цветов. Ночь была лунная, поэтому об освещении особенно