"Мирза Мухаммад Хади Русва. Танцовщица " - читать интересную книгу автора

заботиться не пришлось - принесли только один светильник, в котором горели
свечи под белым абажуром в виде лотоса.
К восьми часам собрались все друзья - пожаловали Мир сахиб, Ага-сахиб,
Хан-сахиб, Шейх-сахиб, Пандит-сахиб[12] и прочие и прочие. Сперва выпили по
чашке молока со сластями, затем приступили к чтению стихов.
- Ну, теперь я послушаю, а вы похлопочите, - сказал мне мунши-сахиб.
- Простите, пожалуйста, - возразил я. - Избавьте меня от этого.
- Так; ну, а все-таки что же это было за вступление? - снова вспомнил
он.
- Я сейчас прочитаю его, - предложила Умрао-джан и произнесла:

Пойдя к Каабе,[13] он забыл дорогу зла,
Он веру этим спас, и вера расцвела.

- Хорошо сказано! - похвалил мунши-сахиб.
Потом я попросил нашу гостью:
- Умрао-джан! Прочитайте еще какую-нибудь газель.
- Если что-нибудь вспомню, прочитаю, - отозвалась она и немного
помолчав, начала:

Ночь одинокой любви конца никогда не найдет...

- Боже великий! Как сказано! - зашумели присутствующие.
Умрао-джан поблагодарила и продолжала:
- Обратите внимание на это двустишие:

Мой безутешный призыв и камень способен смягчить,
Только дороги к тебе мой стон сквозь года не найдет.

- Что за стихи! - воскликнул я. Остальные тоже похвалили их.
- Вы очень любезны, - сказала Умрао-джан. - Благодарю вас, благодарю!

Даже бездомный бедняк забудет свою нищету,
Ради улыбки твоей и он на страданье пойдет.

Все похвалили и это двустишие. Умрао-джан снова поблагодарила и
продолжала:

Только тогда, когда есть во имя кого умирать,
Смыслом наполнятся дни и жизнь без следа не пройдет.

- Слушайте, Хан-сахиб! Это двустишие заслуживает внимания, - проговорил
я.
- Именно! - согласился тот. - Действительно прекрасные стихи!
- Все вы, господа, слишком снисходительны ко мне, - сказала
Умрао-джан. - А ведь: "Кто я такая и что я значу?"

Даже в ночной тишине я двери свои не запру:
Может, касаясь цветов, она на свиданье придет.