"Елена Хаецкая. Обретение Энкиду. Повесть (Из цикла Синие стрекозы Вав" - читать интересную книгу автора

куда-то.
- Знать бы, куда, - многозначительно проговорил Мурзик.
И включил магнитофон. Я мутно уставился на него. Из колонки донеслось
бурчание. Потом визгливый, противный голос заговорил на непонятном языке.
Несколько раз речь прерывалась стонами, вздохами и шорохом, как будто
кто-то ворочался на кровати. Дважды лязгнули пружины. В голосе было что-то
отвратительное и в то же время знакомое.
Наконец я понял. Это был мой голос.
- Я... говорил во сне? - спросил я Мурзика.
- Да... - Он опять начал бояться. - Вы... это... Вас господин Ицхак
привел. Велел уложить. А вы совсем мутные были, сонные или что... Может,
опоил вас кто? - предположил Мурзик испуганно.
- Я работал, - сказал я, рассердившись. - Обрабатывал данные.
- Ох, не знаю... - закручинился Мурзик совершенно по-бабьи. И головой
покрутил. - В общем, он привел вас и велел уложить жопой кверху.
Для стороннего наблюдателя наш разговор, возможно, выглядел бы
совершеннейшей дикостью. Какие-то толки в сообществе рехнувшихся
гомосеков.
- Я послушался господина Ицхака, господин, - продолжало присмиревшее
говорящее орудие. - Я уложил вас на диван жопой кверху и накрыл одеялом. И
вы заснули. Сперва вы спокойно стали, потом заворочались. Я подумал, что
надо бы девку из храма вызвать, как господин Ицхак велел. И тут вы вроде
как заговорили. Я услыхал, как вы с дивана что-то говорите, и говорю: "А?"
А вы что-то непонятное сказали. Я опять говорю: "А?" А вы... Тут я
подумал: ведь не понимаю ничего, а вдруг распоряжение какое важное... Ну и
ткнул в эту штуку, в магнитофон ваш, чтобы записать, а потом, чтобы вы
послушали и растолковали, о чем приказ был. Чтобы не ослушаться по
непониманию...
- Что, Мурзик, - сказал я злорадно, - очень назад на биржу не хочешь?
- Так... - Тут Мурзик заморгал, зашевелил широкими бровями. - Так мне
с биржи один путь - на какие-нибудь копи, либо галеры, а кому туда
охота...
- Никому не охота, - согласился я. - Дай-ка я еще раз прослушаю.
Он перемотал пленку и снова включил. Отрешившись от того, что голос
такой противный, я вник. И ничего не понял. Язык, на котором я что-то с
жаром толмил и даже как будто сердился, был совершенно мне незнаком.
Тут уже и я растерялся.
- Мурзик, а что это было?
Он затряс головой. Он не знал. Самое глупое, что я тоже не знал.
- Может, это вы по-семитски? - предположил Мурзик. - Надо бы дать
господину Ицхаку послушать.
- Господин Ицхак такой же семит, как я - плоскорожий ордынец. Одна
только спесь, - проворчал я. - У них в семье семитский язык уж три
поколения как забыли...
Я стал думать. Это не семитский язык. И не ашшурский. И не
мицраимский. Это вообще не язык. То есть... то есть, ни слова знакомого.
Даже не ухватить, где там глагол, а где какая-нибудь восклицательная
частица...
Я велел подать мне телефон и набрал номер Ицхака, бессердечно оторвав
того от ужина.