"Олег Хафизов. Кокон " - читать интересную книгу автора

Творчества. Нет, поездка будет оплачена СТД, а вам только надо
договориться с начальством, чтобы вас отпустили с работы. Если надо, можем
прислать вызов. Можете взять с собой машинку, - многие наши так делают.
Ну, вот оно, началось после тридцати. Сначала, поступление в институт
Максима Горького, который, правда, был ему нужен не больше, чем сам Максим
Горький (вместе с Алексеем Пешковым), потом успех пьесы, о которой он успел
забыть... Так вот что значит упрямо идти своим путем, и долбить, и долбить,
и долбить кулаком в одно место неприступной стены, пока она не завалится...
Хотя сегодня эти литературные события скорее напоминают пару случайно
выскочивших на тропинку ссохшихся козьих котяшков.
Дом Творчества Руза оказался опустевшим под зиму, но отнюдь не
заброшенным домом отдыха посреди соснового бора, временно оставленным
театральными деятелями и частично заселенным обыкновенными бабами и мужиками
в темной некрасивой одежде, серых платках, кроличьих шапках, войлочных ботах
и валенках, гуляющими по аллеям туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
Окна и балкон отведенной ему комнаты выходили на хвойный лес, уже
пушисто заснеженный, волшебно недвижный и тихий до звона в ушах.
Всех драматургов расселили по двухместным номерам, каждого - в
отдельный номер, кроме двух толстожопых молодых соавторов, своей
неразлучностью наводящих на мысли о педерастии, да лохматого, но достаточно
пожилого и известного хиппаря, который догадался самочинно вселить к себе
юную пухленькую киску в чем-то коротком, иногда выглядывающую из-за его
плеча в дверной проем.
В комнате стояли две просторные мягкие кровати, застеленные узорчатыми
косматыми покрывалами, на которых легко представлялось нечто резвое,
голенькое, с поджатыми гладкими ножками, но семинар, как положено, состоял
почти из одних мужиков, а женщины были такие, каким и следует быть
писательницам: неряшливыми, пахучими и шибко умными. В углу и возле стола
было по глубокому креслу, а в тумбочке обнаружилась красная золотого
тиснения папка с примерным распорядком творческого дня типичного драматурга
и перечнем услуг (библиотека, лыжи, кафе-бар, до которого он так и не
рискнул добраться, баня, медицинский пункт). На полу был расстелен топкий
ковер, на котором, перед раздвинутым ясным трельяжем, можно разучивать ушу,
а над кроватью привинчен действующий ночник специально для того, чтобы,
чернильно-синим вечером, под волчье завывание ветра, блуждать по
стилистическим закоулкам набоковского литературного эсперанто.
В стенном шкафу обнаружилась еще и раскладушка, и, не будь
Хафизов в таком отрыве от Москвы и Тулы, не будь он так трезв, и
апатичен, и порядочен, здесь можно было устроить настоящий вертеп, настоящий
парадиз.
Распорядок дня оказался на редкость ненавязчив. Часов до двух-половины
третьего тебя вообще не трогали. Никто, кроме вежливой уборщицы, не заходил
в комнату, даже если ты этого страстно хотел, предполагалось, что каждый
работает над очередной пьесой, а иные, и действительно, постукивали на
машинках, и требовалось только вовремя поесть, отметить меню следующего дня
и не съесть по писательской рассеянности чужого обеда. После обеда и
глубокой сиесты, притом не каждый день, проходили собственно семинары.
Кто-нибудь зачитывал свое произведение, после чего, как на любом семинаре,
слушатели по очереди вставали и вываливали на автора говно своих замечаний
(либо оставляли его при себе). Иногда пьесы разбирали без публичной читки,