"Олег Хафизов. Кокон " - читать интересную книгу автора

открывалась омерзительная плодовитость, писать ему расхотелось. Его
устраивал десятилетиями длящийся статус москвича, поддерживаемый
искусственными пересдачами, недосдачами, переходами,
"академиями" и тому подобными финтами, которые позволяли оставаться
студентом практически бесконечно, и затеряться в хмуром заплеванном здании
со сталинским лифтом, открываемым, и закрываемым вручную, и стальными
сетками-ловушками для самоубийц, неспроста натянутыми под лестничными
пролетами. Оставаться среди тех седовласых, сиплых, закоснелых, бородатых,
одичалых, что выползали из дремучих закоулков, среди существ, в которых
невозможно было признать студентов такого умственного заведения, в которых
вообще трудно было признать людей, обладающих даром членораздельной речи,
которым поздно не то что учиться, - жить, но которые, тем не менее,
числились начинающими поэтами, и более того - студентами.
Паша Егор подрабатывал, подметая дворы, кое-чем приторговывал,
по-московски крутился, ложился в два, вставал в одиннадцать, ничего не писал
и иногда переводил (перекладывал) подстрочники национальных прозаиков,
зачитывая наиболее потешные места их производственных творений по ночам, под
курево и чай. Он не глазел исподлобья, не пердел при всех, не обжирался
каждый день до блевотины и не матерился при незнакомых женщинах. Он также,
чуть ли не единственный в этом заведении, не был помешан на национальных
идеях, тем более что происходил из Белевского района и был женат на грузинке
из Батуми.
Когда-то Паше Егору, в миру экономисту и фельдшеру, пришлось работать в
одном из подмосковных психдомов. Он рассказывал, как, идя устраиваться на
новое место работы по проселку, встретил человека верхом на лошади. Человек
спешился и, с доброй улыбкой протягивая руку, сказал: "Ну что ж, давайте
знакомиться. МЕЧТАТЕЛЬ".
Чего-то подобного этой сказочной встрече ожидал Хафизов на лесистых
подступах к Звенигороду, идя пресеченной тропой мимо глиняного карьера,
шишковатой ледяной дорогой мимо фабрики игрушек, мимо бывших купеческих
домов, один из которых якобы принадлежал
Пашиному предку, вдоль искомой улицы, теряющей берега в разливе
сумерек. Егоровский дом указали не по адресу, а по хозяйке. "Егорова
Марья, что на почте работает, Пашки Егора мать... Вона, по тропочке,
иде коза".
Через какое-то снежное поле, как бы нейтральную полосу между дорогой и
домами, мимо козы и колонки он пошел к указанному дому и услышал колокольный
перезвон. Звонили к вечерне, простым, полым, посудным звоном, падающим в
густеющие сумерки, как талая вода в почернелую бочку, вызывающим в памяти
ясное слово "склянки".
Звенигород, колокольный звон, фабрика игрушек...
Перед сном, после трезвого ужина, они с Пашей Егором курили в
утопленном чуланчике возле полыхающей газовой горелки, и Паша рассказывал о
Звенигороде, о школе, о красивой двоюродной сестре, которая когда-то жила в
этом доме и которой он читал перед сном свое первое произведение -
порнографический рассказ, настолько явственный, что сестра, молча слушавшая
в темноте, под конец не выдержала и закричала: "Сволочь, прекрати, у меня
там все мокро!"
Поутру они не спеша, в телогрейках прошлись по участку, осмотрели
егоровское строительство и околицей спустились к реке. На берегу, возле