"Олег Хафизов. Кокон " - читать интересную книгу автора

СЕРАЯ МАШИНА

Хемингуэй считал, что самое мертвое наименование смерти - немецкое
слово Todt, но он не знал славянских языков. Я видел словацкую игральную
карту, на которой изображен скелет бабы с косой и написано "смрт". Как будто
смерть убили повторно, выпустив из нее дух гласной и заткнув для страховки
отдушину конечного мягкого Т.
Это слово произносится смертельно стиснутым ртом.
Не думаю, чтобы Хафизов знал о смерти больше других людей. Он был
свидетелем и соучастником смерти не чаще и не реже обычного мирного
человека, который никогда не был на войне, не работал в милиции, больнице и
морге. Но я также не думаю, что смерть становится понятней, если ее
наблюдаешь или производишь несколько раз в день.
Скорее - наоборот.
Хафизову запомнилась одна смерть, которую он нашел по пути от дачи к
трамваю. Было это ранней осенью, когда народ таскает яблоки, но еще не прет
картошку, а оставаться на даче одному, в тишине, крадущейся и
перешептывающейся, за окном, принимающей в темноте угрожающие, человеческие
облики, уже и холодно, и тревожно, и не так приятно, как он надеялся,
отправляясь работать. Тем более что и повесть, которая начиналась так споро
(успевай записывать), странице на сотой, когда бросать жаль, вдруг налетела
на невидимое препятствие, и персонажи стали вести себя так, словно им все
равно, куда пойти, что делать и думать, или вовсе ничего не делать, не
думать и не говорить. Одним словом, она превратилась в бесплотный мозговой
вымысел, который при некоторой сноровке можно продолжать вечно, но лучше
прекратить.
В апатии Хафизов возвращался домой по асфальтированной тропке между
бурьяном обочины и бетонной стеной заповедной территории телевышки, под
полуразобранной проволочной сеткой, навешенной на тот случай, если из эфира
вдруг вывалится телезвезда, бронемашина, пепси-кола или секс-бомба,
которыми, как фантомами, напичкано цивилизованное пространство. Под солнцем
было совсем еще лето, но солнце быстро пряталось, и налетал зябкий ветер, и
вспоминался плащ.
Издалека он увидел поперек дороги тревожно-необъяснимый предмет -
женщину или, скорее, старуху в чем-то темном, с подложенной под голову
клетчатой сумкой и вытянутыми по бокам руками. Редкие прохожие обходили ее,
как лужу, перешагивали, чуть не наступали и сердились на это неприличное
препятствие, через несколько шагов оборачивались, но только ускоряли после
этого шаг. Если лежит, значит, надо.
Тактично обойдя эту подозрительно опрятную старуху (чью-то бабушку) с
немного оскаленным ртом, но спокойным, благолепным выражением лица, Хафизов
отошел, как все, шагов на десять и резко повернул назад.
Женщина была мертва, для уяснения этого не нужно было ни опыта, ни
специальных знаний. Слишком ровно она лежала для живой, слишком мирно для
пьяной.
С неожиданным профессионализмом Хафизов поднял ее руку и пощупал пульс.
Скорее - измерил температуру, потому что пульса не обнаружилось, а вялое
запястье оказалось холодным как рыба, как змея.
- Все. Умерла, - сообщил он кому-то, возникшему рядом по общему правилу