"Генри Райдер Хаггард. Рассказы охотника" - читать интересную книгу автора

или только ранить львицу. Я опустил винтовку и, поспешно вырвав клочок
бумаги из записной книжки, которую просматривал перед сном, стал прилаживать
его к мушке. Дело это было нелегкое, но не успел я как следует закрепить
бумажку, как Машуне опять схватил меня за руку и показал на что-то темное в
тени небольшой мимозы, росшей шагах в десяти от шалаша.
- Ну, а это что? - прошептал я. - Ничего не вижу.
- Это другой лев, - ответил Машуне.
- Ерунда! Твое сердце мертво от страха, у тебя двоится в глазах.
Я перегнулся через ограду, окружавшую шалаш, и вгляделся попристальнее.
Тут темная масса поднялась и передвинулась в пространство, освещенное
луной. Это оказался великолепный темногривый лев - один из самых больших,
каких я только видел. Сделав два-три шага, он заметил меня, остановился и
замер, глядя прямо на нас. Он стоял так близко, что я различал отражение
пламени костра в его злых зеленоватых глазах.
- Стреляй, стреляй! - сказал Машуне. - Дьявол приближается. Сейчас он
прыгнет!
Я поднял винтовку и навел бумажку, прикрепленную к мушке, прямо на клок
белых волос, торчавший там, где горло льва переходило в грудь. В этот момент
лев оглянулся; я по опыту знал, что эти звери почти всегда оглядываются
перед прыжком. Так оно и было: лев слегка пригнулся, и его огромные лапы
припали к земле, чтобы было удобнее оттолкнуться. Я поспешно нажал на
спусковой крючок "мартини", и как раз вовремя; в тот же момент лев прыгнул.
Гулко и отрывисто грянул выстрел в безмолвии ночи. Мгновение спустя огромный
зверь упал на голову футах в четырех от нас и покатился в нашу сторону,
разбрасывая судорожно бьющими большими лапами ветки кустарника, вкопанные
Машуне вместо ограды. Мы выскочили из шалаша с другой стороны, а лев
ввалился в него и перекатился через костер. Затем он встал, сел на задние
лапы, словно большая собака, и заревел. Боже, как он ревел! Никогда не
слышал ничего подобного ни до, ни после. Снова и снова он набирал в легкие
воздух и исторгал его с душераздирающим рыком. Вдруг посреди особенно
громкого вопля он свалился, недвижный, на бок. Я понял, что он издох. Обычно
львы умирают на боку.
Со вздохом облегчения я взглянул на термитник, где стояла самка. Она
все еще была там и, словно застыв от изумления, глядела через плечо и
помахивала хвостом. Но, к нашей великой радости, едва издыхающий зверь
перестал рычать, она одним огромным прыжком исчезла в ночи.
Мы осторожно приблизились к распростертому чудовищу. Машуне затянул на
зулусском языке импровизированную песню о том, как Макумазан, охотник из
охотников, чьи глаза открыты ночью, как днем, засунул руку в пасть льва,
пришедшего, чтобы пожрать его, и вырвал сердце зверя. Прибегая к обычной для
зулусов гиперболизации, он выражал этим свое удовлетворение по поводу того,
что произошло.
Предосторожности оказались излишними: лев был мертв, как чучело набитое
соломой. Пуля, выпущенная из "мартини", поразила зверя на расстоянии дюйма
от белого пятнышка, в которое я целил, прошла через все тело и вышла у
правой ягодицы, близ основания хвоста. У винтовок "мартини" очень сильный
бой, но пуля не производит больших разрушений в теле, и выходное отверстие
ее невелико. К счастью, убить льва не так уж трудно.
Остаток ночи я спал глубоким сном, положив голову на бок мертвого льва,
хотя от его опаленных волос исходил ужасный запах; мне казалось тогда, что в