"Крис Хамфрис. Кровь Джека Абсолюта ("Джек Абсолют" #2) " - читать интересную книгу автора

очки.
______________
* Гей Джон (1685-1732) - английский поэт и драматург. Автор комедии
"Опера нищего".

- Мне чи-чи-читать, Абсолют?
Малыш опять волновался, и Джек решил пожалеть его, а заодно и всех
остальных.
- Нет, дружище, - ответил он, толкая плечом слегка осовевшего Маркса. -
У нас есть приятель, который просто заснет, если мы не придумаем ему
работенку. Кроме того, гнусавый бубнеж присущ религии его народа. Пусть
пробубнит нам то, что ты там накропал.
Маркс ухмыльнулся, явно довольный, но все же не преминул заявить:
- Что ты знаешь о моей религии, Абсолют, если не имеешь своей?
- А ты просвети нас!
- Минуточку. - Ид перестал раскачиваться. Ножки его стула ткнулись с
грохотом в пол. - Сей документ должен огласить именно я. Вспомните, кому
досталась роль Квинтиния в латинской пьесе? Мне, дорогие мои. Мне, а не вам!
И потому лишь я, а не этот дохляк или этот толстяк способен с надлежащим
достоинством прочесть слова нашей клятвы.
Высокомерно дернув губой, Ид умолк и потянулся за пивом.
- Засунь его в жопу, свое достоинство, - вскипел Маркс, угрожающе
приподнимаясь.
Вспыхнувший Фенби тоже привстал.
Джек вздохнул. Вот так всегда. Слишком разные, они вечно грызутся. Но
тут в глаза ему бросилось нечто, способное мигом положить перепалке конец.
- Manus sinister! * - провозгласил с деланным ужасом он, указывая на
полную кружку, зажатую в руке Ида.
______________
* Manus sinister (лат.) - правая рука.

Тот и сам с нескрываемым изумлением смотрел на посудину, которую
машинально взял со стола. В день крикетного матча долг чести обязывал
каждого победителя незамедлительно осушать поднятый кубок, а по мере течения
вечеринки проделывать это становилось все трудней и трудней.
- Пей, - раздался всеобщий крик, и Ид, беззаботно пожав плечами, поднес
кружку к губам.
Джек даже посочувствовал субтильному задаваке. Тот был с виду таким
изнеженным и воздушным, что казался прозрачным. Эта прозрачность чуть ли не
позволяла всем видеть, как темный напиток толчками вливается в его бледное
горло. Он пил, и каждый глоток отмечался ударами по столу. Их было
двенадцать, вдвое больше, чем надо бы, но Ид себя все-таки не посрамил.
- Примите мои извинения, - сказал он, рыгнув.
А потом перевернул опустевшую кружку и принялся вместе со всеми
выбивать из мокрой щербатой столешницы дробь.
Затем Маркс, которому теперь никто не мешал, встал и с торжественной
миной вгляделся в пергамент.
- Да будет известно всем, что отныне... - произнес важно он, однако
продолжить ему не удалось.
Именно в этот момент до каждого из четверки дошло, что стук не