"Яныбай Хамматович Хамматов. Золото собирается крупицами " - читать интересную книгу автора

вести себя диковато и боязливо, как забежавшей с улицы собаке...
Но вот Галиахмет-бай вытянул из нагрудного карманчика часы на золотой
цепочке, приложил их к уху, послушал, как они играют и вызванивают, щелкнул
крышкой, спрятал часы и хлопнул в ладоши. И в ту же минуту открылась дверь и
в комнату вошла молодая женщина в темном платье и белом переднике и, чуть
покачиваясь, не боясь поскользнуться, пронесла на вытянутых руках широкий
поднос с бутылкой и двумя рюмками. Она накрыла белоснежной скатертью низкий
столик, расставила на нем бутылку, рюмки, тарелку с ломтиками мяса и той же
плавной поступью удалилась. Бай проводил ее потеплевшими глазами до самых
дверей.
- Что ж, агай... Если тебе некогда ждать, пока закипит самовар, давай
тогда опрокинем по одной!
Галиахмет-бай держался с Хайретдином по-соседски, как будто они были
ровней друг другу, и старик поборол свою робость, взял в руки хрупкую из
синего тонкого стекла рюмку. Только бы не выскользнула из негнущихся пальцев
эта дорогая безделица и не разбилась, вдребезги.
"И зачем он налил мне в такой наперсток, - подумал старик. - Было бы
куда спокойнее и легче пить из простой чашки!"
Однако после первого же глотка, опалившего гортань, Хайретдин
почувствовал себя свободнее и смелее. Ровно сидел он не в гостях у бая за
полированным столом, в увешанной коврами комнате, а у себя в избе, с кем-то
из своей родни и тянул одну рюмку за другой, и уже хмельно кружилась голова
и просилась на язык песня.
Когда на столе очутилась вторая бутылка, старик расхрабрился до того,
что взял сам граненый стакан от графина и налил в него водки. - Я темный
человек, Галиахмет-бай, - шаря руками по груди и с трудом подыскивая слова,
заговорил он. - Не осуждай меня... Спасибо, что не побрезговал бедным
мусульманином и посадил его рядом с собой за стол... Правильно я говорю?
Если не так, ты останавливай меня - у меня дырявый рот, и из него могут
выпасть даже зубы, а не то что худые слева!.. А золото - на что оно мне?
Плевать я хотел на золото!.. Нам, бедным, оно не впрок пойдет... А тебе оно
нужнее, чем нам, и, видно, так хочет аллах!.. Но почему он не услышал моей
молитвы, когда я просил его за сына?
Он уронил голову на грудь и заплакал - тягуче и нудно, как ребенок,
всхлипывая и размазывая кулаком слезы по лицу. Выпив, старик совсем ослабел.
Да и кто знал, кроме него самого, что за один день он, может быть, постарел
на несколько лет? Оборки его лаптей развязались, из-под серых холщовых
штанин спускались измазанные глиной портянки, огрубевшие, потрескавшиеся от
работы руки так дрожали, что еле удерживали на коленях черную засаленную
шапку. Старик плакал, как у себя дома, не стыдясь бая, не заботясь, что
слезы капают на бороду, и он смахивал их ладошкой на желтый сияющий пол.
- Отпусти меня, Галиахмет-бай, - ныл он. - Сын у меня лежит и в себя не
приходит - пока лечил его злой дух... Погубил проклятый самородок... Не
послушал меня, вот и поплатился!..
Он провел рукой по бритой голове, сгоняя с лысины муху, нахлобучил
шапку, шумно высморкался в подол рубахи и встал.
- Погоди, погоди, кто кого погубил?
- Прости меня, старика, и сам не знаю, чего болтаю...
Хайретдин вовремя остановил себя и теперь быстро трезвел, уже страдая,
что сказал лишнее.