"Яныбай Хамматович Хамматов. Золото собирается крупицами " - читать интересную книгу автора

Они дождались темноты и, взяв Зульфию, стали бродить по деревне, стучась в
каждый дом и протягивая перед дверью ковшик. Пряча лицо и меняя голос,
старуха скороговоркой частила:

Черви, желуди, вини, бубны!
Круг прорублю, мать проведу, сестру выведу!
Дай для отца кусок мясца...

Люди, заслышав ее голос, не выходили из дому, а тоже протягивали в
темноте руку и бросали в ковшик крошки хлеба, щепотку соли или муки. Иная
рука плескала в ковшик чашку молока.
Набрав почти целый ковшик, старуха Кузейнэп-эбей замешала все подаяния,
как тесто, и намазала этим тестом поясницу старика. Затем она вымыла дверную
ручку и, согрев эту воду, заставила больного выпить ее.
Хайретдин покорно подчинился всему, не роптал, не жаловался, положил
свою горячую и сухую руку на руку жены, и она, связанная этим движением, не
отняла своей руки и сидела так до рассвета, пока не почувствовала, что рука
старика похолодела. Она не заметила, когда он перестал дышать, когда он
умер, - так тихо отошла в другой мир его незлобливая душа... Казалось, он не
умер, а просто забылся целительным и спокойным сном, после которого люди
поднимаются здоровыми. И Фатхия долго сидела, глядя на осунувшееся, с
темными ямками глазниц лицо мужа, и ей чудилось, что если посидеть подольше,
то он откроет глаза и позовет ее...
В день похорон вернулся из оренбургской больницы Гайзулла. Он открыл
дверь и, сильно прихрамывая, бросился к нарам, где лежал отец, - соседи уже
предупредили его о несчастье. Голодный, заплаканный, измученный долгой
дорогой мальчик весь день не отходил от отца, не отрывал взгляда от его
темных, больших рук. Иногда сквозь слезы ему казалось, что грудь отца под
ветхой материей то поднимается, то опускается, словно Хайретдин начинает
дышать, тогда Гайзулла отступал и молился, он просил аллаха совершить чудо и
вернуть ему отца... Прямо в лицо покойному Гайзулла не смотрел, боялся.
Раньше такое живое и родное, теперь оно стало голубовато-бледным, холодным и
чужим, как будто не принадлежало уже отцу, подбородок оброс седыми волосами,
а губы сжаты так плотно, как никогда при жизни.
На нарах у стены лежала Нафиса, а рядом с ней примостились женщины,
шьющие саван. Фатхия, обессилев от горя, сидела у печи, опустив голову и
сложив руки на коленях. В стороне тихо шептались курэзэ и плотник Хаким,
который пришел обмыть покойника.
- Ты у нас живешь уже давно, - говорил Хаким, - а мы даже имени твоего
не знаем...
- Разве это так важно?. - отвечал курэзэ. - Вы же все равно зовете меня
к больным, а раз зовете - значит, мои заговоры помогают...
- Правду говоришь, - поглаживая бородку, продолжал Хаким, - твое
дыхание лечит. Но сегодня к тебе другая просьба. Мулла, видно, не приедет,
он ведь знает, что жена покойного не сможет ему заплатить... Могила готова.
Может, сам прочтешь поминальную молитву?
Курэзэ закашлялся и заерзал на месте. До сих пор он действительно
занимался только больными, а погребальные обряды совершал Гилман-мулла, и с
этой просьбой обратились к нему впервые. Он оглядел дом и увидел, что все
смотрят на него, ожидая ответа. Курэзэ отвел глаза: