"Яныбай Хамматович Хамматов. Золото собирается крупицами " - читать интересную книгу автора

Женщины, спеша, стали снимать с него обувь, но, видно, слишком
поторопились, потянули впопыхах за обе ноги, и грузное, обмякшее тело
Хажисултана наполовину съехало с подушек. Хажисултан забултыхал ногами,
побагровел и, схватив за волосы Гульмадину, пнул ее ногой в живот.
- Разжирели, кобылы бесплодные! На убой, что ли, я вас держу? Даже
снять обувь не можете, дармоедки! Не радуйтесь, все равно возьму четвертую
жену, и пятую, и шестую! Пошли вон!
Но лишь только жены скрылись за дверью, он опять закричал:
- Эй, куда пошли, тупоголовые? Не видите разве, что я голоден? Есть
мне!
Хуппиниса принесла кипящий, дышащий паром самовар, который с утра стоял
у нее наготове, в женской половине. Хуппиниса лучше других изучила характер
мужа и всегда угадывала, что ему понадобится. Она была старшей женой
Хажисултана, и первые годы они жили хорошо и дружно. Хуппиниса ухаживала за
свекром и свекровью, хлопотала по дому, всегда была приветлива и добра. Но
это продолжалось недолго. Родители Хажисултана умерли, и в доме все
изменилось. С каждым днем Хажисултан становился все более мрачным, все чаще
грубил ей, напивался, в одиночестве сидя на подушках, и однажды, несмотря на
крики и мольбы жены, взял с подстилки двух пушистых, мягких, дрожащих,
слепых еще котят и бросил в горящий чувал. С тех пор Хуппиниса покорно
делала все, что он велел, не покладая рук работала по хозяйству, ухаживала
за ним - снимала обувь, когда он, пьяный и тяжелый, без сил валился на
постель, приходя неизвестно откуда в позднее ночное время, мыла ему ноги
теплой водой, вытирала мягким полотенцем, без ропота приняла его женитьбу на
второй, а потом и на третьей жене, но делала все это как бы во сне, одними
руками, а не сердцем, и точно так же все оскорбительные его слова и побои
проходили мимо нее, оставляя синяки на теле, но не в душе. Когда Хажисултана
не было дома, в редкие свободные минуты она старалась уединиться и часто
сидела за сараем, между забором и сложенными в поленницу дровами, в
тоскливом недоумении спрашивала себя, на что уходит ее жизнь. Где-то легкое,
понятное, простое и милое сердцу ощущение, которое раньше переполняло ее до
краев, морщило в улыбке губы, радостно отзывалось в сердце и шуршаньем
листвы над головой, и криком птиц, и спокойным, вечным движением плывущей
вдаль Кэжэн, и сухими, желтыми ладонями старенькой матери, - всей ее жизнью,
всем молодым, упругим дыханием, каждой жилкой в теле! За сараем остро пахло
смолой и сырым деревом, тень старой березы лежала у ног, покорно и
умиротворенно, как верная собака, небо над головой было пронзительно сине и
ярко до боли в глазах, и Хуппиниса плакала, не отирая слез, иногда даже не
замечая их, и томило душу от горького сожаления об ушедшей молодости и
радости, легкого дыхания счастья. Она прижимала руки к груди и вздыхала
глубоко, так, что воздух, казалось, заполнял ее всю и она вдруг становилась
легче, но тут кто-нибудь снова кричал: "Хуппиниса-инэй! Эй, хозяйка!" - и
она вставала, поднималась медленно с травы, как бы опять засыпая,
замораживаясь, и шла во двор, в дом, и начиналась жизнь без воли сердца, от
веретена к побоям, от самовара к тканью, от изнуряющей работы к нарам, в
подушку головой, в подушку, на которой никогда не снились ей сны - ни
плохие, ни хорошие. Иногда, правда, ей хотелось что-то сделать, крикнуть во
весь голос, убежать, даже ударить мужа, но Хуппиниса успокаивала себя тем,
что это шайтан схватил ее за язык и шепчет на ухо худые мысли, ведь сказано
в шариате: "Противоречить мужу - дело шайтана!" Вот и сейчас она покорно