"Яныбай Хамматович Хамматов. Золото собирается крупицами " - читать интересную книгу автора

поставила самовар у ног мужа и встала рядом, готовая услужить ему, - жена не
может сесть, пока муж не насытится...
Хажисултан надел тюбетейку и подсел ближе к скатерти. Не глядя на жену,
он произнес шепотом "бисмилла" и стал пить с блюдечка, громко всасывая чай
толстыми, вытянутыми в трубочку губами, кряхтя и отдуваясь. Хуппиниса видела
его шею, побагровевшую от натуги, и оплывшие, жирно блестевшие глаза, и две
глубокие, ленивые, в щелочках, как у кота, складки на щеках, и покрытую
капельками пота круглую лысину, в которой отражалось, перекатываясь, пятно
солнечного света...
"Неужели и я стала такой же безобразной?- подумала Хуппиниса. - Нужно
бы у Гульмадины зеркальце попросить посмотреть..." При ярком дневном свете
Хажисултан и в самом деле выглядел настолько отталкивающе, что хотелось
отвернуться от него, и неожиданно Хуппинисе вспомнилось, каким он был
раньше, тогда, в ее ушедшей, далекой, невозвратной молодости, каким свежим
было его лицо, как лукаво блестели иногда глаза, как сидел на нем новый,
только что сшитый камзол... Воспоминания, одно за другим, теснились в
голове, обгоняя друг друга, - и Хуппиниса вдруг ясно, как будто это было
вчера, увидела свою шумную свадьбу, и первую ночь, когда они остались
вдвоем, и тишину, наступившую после ухода гостей... "Раньше он не был такой
скупой, - подумала Хуппиниса. - И расходы по свадьбе взял на себя, и калым
заплатил большой, и на выкуп не скупился, всех одарил, хотя и не был так
богат, ребятишкам - деньги, а девочкам - браслеты и сережки..." Она
вспомнила солнечный, такой же, как сегодня, день, когда должна была
переехать от родителей в дом мужа, и подружек, что увели се в березняк,
чтобы получить побольше подарков от жениха, их молодые смеющиеся лица, и
влажный весенний воздух, и облака, белоснежными стадами кочующие в голубом
небе, и скоро приблизившихся к березняку парней во главе с Хажисултаном, и
как он уговаривал: "Ну хватит, не мучайте! Сколько стоит ваш аркан?" А
потом - его сильные, загорелые руки, которые вместе с арканом поднимают ее в
березняке, к ветвям и небу, так что она плывет над землей, и опускают на
мягкую кошму тарантаса, и кто-то из подруг кричит: "Будь счастлива!", а
потом все бегут за тарантасом, а Хажисултан скачет впереди на стройном
вороном жеребце, и пыль летит из-под копыт жеребца на тарантас, на кошму, на
свадебное платье...
Прежде чем войти в дом, Хуппиниса разорвала материю, натянутую у порога
и встала на подушку, а войдя, склонила колени перед свекром и свекровью и
стала раздавать золовкам нитки, колечки и серебряные монеты для украшения, а
братьям мужа - кисеты. Дети поменьше, толпясь вокруг нее, кричали,
протягивая руки: "И мне, енга! Ты меня забыла!", а потом, по обычаю,
передававшемуся из поколения в поколение, с коромыслом и ведрами повели
невесту к реке за водой. Дойдя до Кэжэн с берегами, заросшими ольхой и
черемухой, Хуппиниса бросила в воду монеты и прошептала: "Прими от меня,
аллах..." Шедшие следом ребятишки, в чем были, с визгом и шумом полезли в
воду...
- Что глазеешь, окаменела, что ли? Налей чаю!
Хуппиниса вздрогнула от громкого окрика, засуетилась, захлопотала у
самовара, наливая чай, а руки ее почему-то дрожали, и внутри, в груди, тоже
дрожало что-то - неотвязно, щемяще, тоскливо... Хажисултан поймал чаинку,
плавающую у края чашки, и, разжевав ее, положил под мышку.
- Добро и хлеб будут, пусть пошлет аллах! Уфф! Напился... Долго же вы