"Кнут Гамсун. Пан" - читать интересную книгу автора

слякоть. Единственным товарищем моим был Эзоп; теперь у меня Кора, а тогда
был Эзоп, мой пес, которого я потом застрелил.
Часто вечером, когда я подходил к своей сторожке, у меня уютно замирало
сердце, пробирала радостная дрожь, и я говорил с Эзопом о том, как славно
нам живется. "Ну вот, сейчас, мы разведем огонь и зажарим на очаге птицу,
- говорил я ему, - что ты на это скажешь?" А когда мы отужинаем, Эзоп,
бывало, забирался на свое место за очагом, а я зажигал трубку, и ложился
на нары, и вслушивался в глухой шорох леса. Ветер дул в сторону нашего
жилья, и я отчетливо слышал, как токуют тетерева далеко в горах. А то все
было тихо.
И часто я так и засыпал, как был, во всей одежде, и просыпался лишь от
утреннего крика морских птиц. Выглянув в окно, я видел большие белые
строенья, лавку, где я брал хлеб, пристани Сирилунна, и потом еще лежал на
нарах, дивясь, что я тут, на самом севере Норвегии, в Нурланне, в сторожке
на краю леса.
Но вот Эзоп потягивался узким длинным телом, звенел ошейником, зевал,
вилял хвостом, и я вскакивал после трех-четырехчасового сна, совершенно
выспавшийся и всем, всем довольный.
Так прошло много ночей.



2

Бывает, и дождь-то льет, и буря-то воет, и в такой вот ненастный день
найдет беспричинная радость, и ходишь, ходишь, боишься ее расплескать.
Встанешь, бывает, смотришь прямо перед собой, потом вдруг тихонько
засмеешься и оглядишься. О чем тогда думаешь? Да хоть о чистом стекле
окна, о лучике на стекле, о ручье, что виден в это окно, а может, и о
синей прорехе в облаках. И ничего-то больше не нужно.
А в другой раз даже и что-нибудь необычайное не выведет из тихого,
угнетенного состояния духа, и в бальной зале можно сидеть уныло, не
заражаясь общим весельем. Потому что источник и радостей наших, и печалей
в нас же самих.
Вот помню я один день. Я спустился к берегу. Меня захватил дождь, и я
спрятался в лодочном сарае. Я напевал, но без охоты, без удовольствия, так
просто, чтобы убить время. Эзоп был со мной, он сел, прислушался. Я
перестаю петь и тоже слушаю, я слышу голоса, ближе, ближе. Случай,
чистейший случай! Два господина и девушка влетают ко мне в сарай. Они,
хохоча, кричат друг дружке:
- Скорее! Тут и переждем!
Я встал.
Один из мужчин был в белой некрахмаленой манишке, теперь она вдобавок
совсем промокла и пузырилась; в этой мокрой манишке торчала брильянтовая
булавка. На ногах у него были длинные, остроносые башмаки весьма
щегольского вида. Я поклонился, это был господин Мак, торговец, я узнал
его, я покупал хлеб у него в лавке. Он еще приглашал меня к себе домой, да
я пока не собрался.
- А, знакомые! - сказал он, разглядев меня. - Вот, пошли было на
мельницу, и пришлось воротиться. Ну и погодка, а? Так когда же вы