"Кнут Гамсун (Педерсен). Странник играет под сурдинку" - читать интересную книгу автора

навешивает на меня еще больше грехов, я и его слова оставляю без ответа.
Мы трое, люди чувства, одерживаем победу над его разумом, ему приходится
сказать, что он просто пошутил, неужто мы не понимаем шуток! В этом дворе
я провел целые сутки, хорошенько смазал свои башмаки и привел в порядок
свое платье.
Тут у хозяина снова возникли подозрения. "Смотри, когда уйдешь, не забудь
как следует заплатить моей дочери",- сказал он. Я сделал вид, будто ко мне
это вовсе не относится, и с улыбкой ответил: "Да что ты говоришь!" - "А
вот то, что ты слышишь,- сказал он,- и тогда мы будем думать, что ты
важная птица".
Господи, до чего же он был несносный.
Я сделал единственное, что мог сделать, я пропустил мимо ушей все его
колкости и спросил, нет ли у него для меня работы. Уж очень мне здесь по
душе,- сказал я,- да и ему я пригожусь, меня можно поставить на какие
угодно полевые работы. "По мне шел бы ты лучше своей дорогой,- сказал он,-
дурак ты, и больше ничего!"
Было ясно, что он меня возненавидел, а поблизости не случилось никого из
женщин, чтобы прийти мне на помощь. Я глядел на него и не мог понять, в
чем дело. Взгляд у него был твердый, и мне почудилось, что я в жизни не
видел таких умных глаз. Только он слишком уж отдался своей ненависти и сам
себе навредил. Он спросил: "Что говорить людям, как тебя зовут?" - "А
ничего не говорить",- ответил я. "Странствующий Эйлерт Сунд?" -
допытывался он. Я поддержал шутку: "А почему бы и нет?" Hо мой ответ его
только раззадорил и усугубил его язвительность. Он сказал: "Жалко бедную
фру Сунд!" Я пожал плечами и ответил: "Ты ошибаешься, я не женат!" - и
хотел уйти. Но он нашелся с редкостной быстротой и крикнул мне вслед: "Это
ты ошибаешься, а не я, я говорил про твою мамашу!"
Отойдя немного, я оглянулся и увидел, что жена и дочь увели его в дом. И я
подумал про себя: "Нет, не одними розами устлан путь странника!"
В соседней усадьбе я узнал, что этот человек - отставной фуражир, что он
побывал в лечебнице для душевнобольных, когда проиграл какой-то процесс в
Верховном суде. Нынешней весной болезнь вернулась, может быть, именно мой
приход явился последним толчком, который вывел его из душевного
равновесия. Но бог ты мой, каким умом светились его глаза, когда безумие
вновь им овладело. Я и теперь при случае о нем вспоминаю, он дал мне
хороший урок: нелегко угадать, кто безумен, а кто нет! И еще: избавь нас
боже от людей слишком проницательных!
В тот же день я проходил мимо одного дома, на пороге которого сидел
молодой человек и играл на губной гармошке.
По игре было видно, что никакой он не музыкант, просто, должно быть,
добрая и веселая душа,- сидит и играет для собственного удовольствия;
поэтому я лишь издали поклонился, а ближе подходить не стал, чтоб не
спугнуть его. Он не обратил на меня никакого внимания, вытер гармошку и
опять поднес ее к губам. Прошло немало времени, когда он снова вытирал ее,
я воспользовался случаем и кашлянул: "Это ты, Ингеборг?" - спросил он. Я
решил, что он разговаривает с какой-то женщиной в доме, и потому не
ответил. "Кто там?" - спросил он. Я растерялся: "Ты про меня? Разве ты
меня не видишь?" На это он не ответил. Он стал шарить руками вокруг себя,
потом встал, и тут я увидел, что он слепой. "Не вставай, я не хотел тебе
помешать",- сказал я и сел рядом.