"Кнут Гамсун. В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу" - читать интересную книгу автора

величественно проходит в вагон и садится на свое место.
На одной из станций, где мы долго стоим и забираем воду, я замечаю
наконец поездного слугу, который должен был вывести стеариновые пятна на
моей куртке. Он стоит на земле, вагона за два от меня. Я кланяюсь ему и
улыбаюсь, чтобы не спугнуть его, потому что я задался целью во что бы то ни
стало поймать его, и когда я подхожу к нему вплотную, то я все еще не
решаюсь заговаривать с ним и только продолжаю добродушно улыбаться. И он
также кивает мне в ответ и улыбается, а когда его взгляд падает на белую
полосу, оставшуюся на моей куртке от стеарина, то он всплескивает руками и
говорит что-то; потом он вдруг бросается в свое отделение в поезде. "Теперь
он побежал за жидкостью для выводки пятен и горячим утюгом", - думаю я. Что
он сказал, я не понял, но, по всей вероятности, его слова должны были
означать нечто вроде того, что он сейчас вернется, ваше сиятельство! И я
стал ждать. Локомотив напился воды, свистнул и начал двигаться, - больше я
не мог ждать...
Я несколько раз встречался с офицером, нашим будущим спутником при
перевале через горы. Он совсем не узнает меня больше. Он обиделся на меня, -
слава Богу! На одной из станций, где мы ужинали, он сидел рядом со мной. Он
положил свое набитое портмоне на самом виду. Конечно, он сделал это не для
того, чтобы соблазнить меня украсть его портмоне, но для того, чтобы
показать мне, что на нем серебряная корона. Бог знает, была ли эта корона
серебряная, и имел ли он право на эту корону. Когда я раскланивался, то он
не сказал ни слова и не предложил своих услуг; но другой господин, сидевший
рядом со мною по другую сторону, обратил мое внимание на то, что я получил
слишком мало сдачи. Он говорит лакею, что произошла ошибка, и я тотчас же
получаю свои деньги обратно. Я встаю, кланяюсь господину и благодарю его.
Мы решили не брать офицера в спутники и скрыться от него во
Владикавказе.
В девять часов вечера становится совершенно темно. Среди непроницаемого
мрака кое-где в степи в деревнях светятся огоньки, больше ничего не видно.
Время от времени мы совсем близко проносимся мимо одинокого огонька в крытой
соломой избушке, в которой, наверное, живут крайне бедные люди.
Вечер мягкий и темный, душный и темный. Я стою в коридоре у открытого
окна, а кроме того держу дверь на площадку вагона полуоткрытой, и все-таки
так невыносимо жарко, что я должен все время держать платок в руке и
вытирать им лицо. Из соседнего вагона до меня доносится пение армянских
евреев. Это поют необыкновенно тучный старый еврей и жирный скопец, они поют
нечто в роде дуэта. Это продолжается довольно долго, часа два; изредка пение
прерывается смехом, и затем они снова начинают тянуть свою заунывную песню.
Голос скопца скорее птичий, чем человеческий.
Ночью мы проезжаем мимо большого города Ростова, где мы почти ничего не
видели вследствие тьмы. Здесь многие из пассажиров сходят.
На платформе мне удалось увидать толпу киргизов. Как они попали сюда из
восточных степей, я не понимаю; но я слышал, что их называют киргизами. На
мой взгляд они немногим отличаются от татар. Это кочевники, которые гоняют
своих баранов и коров с одного места на другое в степи, где пасут свой скот.
Бараны - это их денежная единица, другой у них нет: за жену они платят
четыре барана, а за корову восемь баранов. За лошадь они дают четыре коровы,
а за ружье три лошади. Это я где-то читал. Я смотрю на этих коричневых людей
с раскосыми глазами и киваю им. Они улыбаются мне и тоже кивают. Я даю им