"Кнут Гамсун. В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу" - читать интересную книгу автора

золотыми пряжками наверху с наружной стороны. Его коричневая черкеска,
доходящая почти до пяток, перехвачена в талии золоченым поясом, за которым
наискось на животе торчит отделанный золотом кинжал. На груди торчат концы
восьми позолоченных патронов гильз. Сбоку у него длинная узкая сабля,
которая волочится за ним, рукоятка сабли выложена бирюзой. Рубашка или
нижнее платье у него из белого сырого шелка; черкеска его открыта на груди,
и белая шелковая рубашка отливает на солнце серебром. Волосы у него черные и
блестящие, а на голове надета папаха из белоснежного, длинношерстного меха
тибетской козы; длинные прядки меха свешиваются ему слегка на лоб. Его
одежда производит несколько франтоватое впечатление, но его лицо не
соответствует этому. Мне объясняют, что форма его узаконена, но то, что у
других из полотна, у него из шелка, а что у других из меди, то у него из
золота. Он княжеский сын. Все кланяются ему на станции, и он всем отвечает;
с некоторыми он сам заговаривает и спокойно выслушивает длинные ответы.
Кажется, будто он спрашивает, как они поживают, как идут их дела, как
чувствует себя жена и здоровы ли дети. Как бы то ни было, но видно, что
ничего неприятного он не говорит, потому что все благодарят его и кажутся
довольными. Два мужика-крестьянина, в блузах и с кожаными кушаками, подходят
к нему и кланяются, они снимают шапки и суют их под мышки, кланяются и
говорят что-то. И им также молодой офицер отвечает, и они как будто довольны
его ответом. Но вдруг они снова заговаривают, объясняют что-то и даже
перебивают друг друга. Офицер прерывает их коротко, и они надевают свои
шапки. Очевидно, он приказал им это в виду жары. После этого они продолжают
говорить что-то; но офицер смеется, отрицательно качает головой и повторяет:
"Нет, нет", и затем отходит от них. Но мужики следуют за ним. Вдруг офицер
оборачивается, делает повелительный жест рукой и говорит: "Стоять!". И
мужики останавливаются. Но они продолжают говорить хныкающим голосом. Другие
смеются над ними и стараются их уговорить, но они не унимаются; я слышу их
хныканье еще и после того, как поезд начинает двигаться.
Я стою и думаю об этом офицере и о мужиках. По всей вероятности, он их
хозяин, может быть, ему принадлежит и та деревня, в которой мы только что
останавливались, а может быть, ему принадлежит также и тот замок, который мы
видели утром, и обширная площадь чернозема, по которой мы проезжали.
"Стоять!" - сказал он мужикам, и они остановились. Когда однажды в
Петербурге грозная толпа преследовала на улицах Николая Первого, то он
только обернулся, вытянул руку и крикнул своим громовым голосом: "На
колени!". И толпа опустилась на колени17.
Когда человек умеет приказывать, его слушаются. Наполеона слушались с
восторгом. Слушаться - это наслаждение. И русский народ способен еще на это.
Валишевский18 рассказывает в своем сочинении о Петре Великом следующее:
когда Берггольц в 1722 году был в Москве, то он присутствовал на трех казнях
через колесование. Старший преступник умер после шести часов истязания. Двое
остальных пережили его. Когда одному из них среди ужасных мучений удалось
приподнять свою изувеченную руку, чтобы вытереть лицо, то он заметил, что
пролил несколько капель крови на колесо, на котором лежал. Тогда он еще раз
поднял израненную руку и вытер ею кровь, насколько мог. С такими людьми
можно пойти далеко. Но если дело идет о том, чтобы преодолеть их врожденные
инстинкты, их понятия и их предрассудки, то едва ли можно добиться многого
кротостью. Тогда чудесное действие оказывает приказание, царское слово,
кнут. "Стоять!" - сказал офицер, и мужики остановились.