"Петер Хандке. Медленное возвращение домой (Тетралогия-1)" - читать интересную книгу автора

вдоль которой росли карликовые тополя, или, быть может, складывались из
зубчатых рядов низкорослых и не слишком густых хвойных деревьев, издалека
производивших, впрочем, впечатление непроходимой чащи.
Река, ограниченная со всех сторон света тоненькими полосками суши и
выглядевшая поэтому как какое-нибудь озеро, стремительно, хотя и незаметно
для постороннего глаза, несла свои воды, текла быстро и почти бесшумно, если
не считать легкого, как бывает в ванных, плеска волн об илистый берег;
двигалась вперед единой однородной массой, как некое чужеродное тело,
заполнившее собою всю долину, окрашенное отраженным светом заходящего солнца
и не воспринимающееся даже как нечто влажное, как инородный предмет, на
поверхности которого рассеяны в неясном сумеречном свете отдельные островки,
утратившие уже свою рельефность, да отмели; и только там, где над невидимыми
ямами, впадинами и углублениями в песчаном дне образовались водовороты,
взрыхлившие поверхность этой в целом однородной металлически-желтой массы,
вода в бешено вращающихся воронках отливала не желтым цветом, а, поскольку
здесь она находилась совсем под другим углом по отношению к небу, чем вся
остальная водная гладь и отражала те его части, которые не были захвачены
закатом, уходила в синеву, из недр которой доносилось тихое журчание,
наподобие журчания ручейка, нарушавшее обычное почти что безмолвное течение
волн.
Зоргер испытывал необычайное одушевление от одной мысли, что вся эта
дикая природа, простирающаяся перед ним, в результате длительных,
многомесячных наблюдений, позволивших ему (хотя бы приблизительно)
познакомиться с этими формами и проследить за их возникновением, стала его
сугубо личным пространством; постепенно все эти силы, принимавшие участие в
создании образа ландшафта, обрели для него реальность, при том что он и не
пытался включить их в свое представление, а познавал их одновременно с
познанием этой большой воды, ее течения, ее кружения, ее стремительного
бега, и эти силы, действовавшие некогда в том внешнем мире разрушительно (и,
видимо, продолжающие и по сей день свою разрушительную работу),
превратились, подчиняясь каким-то своим законам, в добрую внутреннюю силу и
действовали на него успокаивающе и ободряюще. Он свято верил в свою науку,
потому что она помогала ему всякий раз чувствовать то место, где он в данный
момент оказался; сознание того, что он, именно теперь, стоит на пологом
берегу реки, тогда как другой ее берег, удаленный на много миль и едва
различимый за разбросанными островками, был все же несколько выше, и то, что
он может отнести эту странную асимметрию на счет отталкивающих сил вращения
земли, не беспокоило его, а, напротив, заставляло думать о том, что эта
земная планета бесконечно цивилизованная и какая-то удивительно родная, что
сообщало его духу легкость, а телу спортивность.
То же самое он испытывал, когда на мгновение представлял себе, как
несется над ландшафтом тополиный пух, а в сокровенных глубинах реки скользят
по дну мелкие камушки, перекатываются, обгоняя друг друга, или даже медленно
отрываются ото дна в плавном прыжке, опутанные тиной, подгоняемые
естественными волнами, которые он не только мог представить себе - как они
бурлят где-то глубоко-глубоко, сокрытые под гладкой поверхностью,
превращаясь во встречное течение, - но и прочувствовать: Зоргер всегда
старался, где бы он ни был, убедиться в реальности таких бурлескных, едва
приметных процессов, которые порою были приятным развлечением, а иногда
волновали и занимали его всерьез.