"Петер Хандке. Медленное возвращение домой (Тетралогия-1)" - читать интересную книгу автора

поверхности, на которой пошла легкая, едва заметная рябь, и отскочила
куда-то в сторону острова, в лес, над которым взметнулось несколько ворон.
Зоргер, выехавший еще ночью на одолженном у Лауффера джипе к индианке,
которая никогда его особо не ждала, но тем не менее принимала, оказывая ему
при случае услуги, снисходительно-добродушно, а иногда даже с каким-то
довольным достоинством, видел перед собою, в рытвинах идущей по берегу
щебеночной дороги череду уже утративших, правда, свой блеск, но все же еще
тускло отсвечивающих мелких лужиц, которые казались сродни также тускло
отсвечивающей реке. Но и эта вода, из-под которой выглядывали тут и там
песчаные отмели, вышла из состояния покоя и сливалась теперь где-то там
далеко, где уже не различить было линии перехода, со светлой полоской неба,
вобравшей в себя весь горизонт и являвшей собою символ Заполярья: тонкие
черные ленты облаков можно было принять за дальние острова на раскинувшейся
реке, а последние всполохи света на небе, обнимающие облака, могли быть на
самом деле все той же рекой, несущей свои воды на запад.
Зоргер притормозил, ему хотелось удержать это событие пространства. Но
не было уже никакого пространства, не было больше ни переднего, ни заднего
плана, осталась только ускользающая перспектива и мягко раскрывающаяся перед
ним в мощном развороте открытость, но не пустая, а жгуче материальная, и
возбужденный Зоргер, который теперь еще более пронзительно ощущал
разверзшуюся над его головой и за спиной непроглядную тьму ночного неба и
смолянисто-черную массу земли под ногами, подступившую к нему с двух сторон,
изо всех сил старался удержать это явление природы и ту самозабвенность, с
которой оно воплощалось, он не давал ему умереть, отыскивая в общей картине
лишние детали, которые он выхватывал как одержимый, и все же в конце концов
все встало на свои места - и перспектива, и точки пересечения линий, и
щемящее одиночество. В какой-то момент, правда, он почувствовал в себе силы
выброситься туда, к светлому горизонту единым целым, чтобы остаться там
навсегда, растворившись в слитном пространстве земли и неба.
И вот он снова сидит в машине, тело неподвижно и словно отодвинуто от
всех приборов, руки держат руль за самый верх, так, словно он сам не имеет
ко всему этому никакого отношения. Он ехал по улицам без названий, мимо
домов без номеров. Кое-где окна уже были занавешены овечьими шкурами, как на
зиму. Свет от фар выхватывал из темноты гигантские лосиные рога, нестерпимо
белевшие тут и там над входными дверями. Хижины горделиво возвышались на
деревянных сваях, а под ними, там, где уже ничего не было видно, скользили
тени от сваленного внизу хлама. Вдоль леса тянулась взлетная полоса,
щебеночная дорожка, которая теперь, в свете фар, убегала вдаль ярким
треугольником, пустынная и безлюдная, с двух сторон обнесенная
маркировочными столбиками с красными фонарями; какой-то бездомный пес
высунул голову из норы и смотрел поблескивающими глазами. В этой
затерявшейся колонии, теперь оказавшейся отрезанной от общей сети
американских дорог - даже на корабле сюда было не добраться, только на
самолете, - осталось множество небольших дорог, которые вели в лес и
доходили до самых болот, а там уже обрывались, и каждый двор имел по крайней
мере один автомобиль, которым пользовались, даже если ехать было совсем
недалеко, они носились здесь на бешеной скорости, лихо объезжая кусты,
забрызгивая грязью никогда не просыхающих дорог деревья и стены домов.
На фоне этой хотя и плоской, но все же шероховатой местности,
казавшейся, со всеми этими предметами, растениями, животными и людьми,