"Михаил Харитонов. Моргенштерн" - читать интересную книгу автора

Трясясь в вагоне, он в который раз пытался определить для себя, любит
ли он Яну. Получалось вроде бы, что любит. С другой стороны, его многое в
ней смущало. Необязательность, безалаберность, наркотики. Хаотическая
натура, польская кровь... - дойдя в своих рассуждениях до этого пункта,
Энгельгардт невольно поёжился.
Сам он, разумеется, считал, что национальная принадлежность
определяется прежде всего культурой. Когда его называли "немцем" (обычно -
с ноткой уважения в голосе), он всегда поправлял - "русский немец". Над
кроватью у него висел портрет Екатерины Второй, которую он почитал образцом
просвещённого правителя. Тем не менее, подлые вопросы происхождения давали
о себе знать. Когда мама, наконец, рассказала ему, что одна из его бабушек
была молдаванкой и чуть ли не цыганкой, он ощутил нечто вроде физического
отвращения к своей испорченной крови. Ощущение было отвратительное, и он
постарался его забыть, но не получилось. Кстати вспомнилось и про больное
сердце: врождённый дефект, который имеет шансы передаться по наследству...
Впрочем, пассионарный импульс исправит всё. Сын будет здоровым... он
машинально отметил, что думает о предполагаемом ребёнке именно как о сыне.
Сын полунемца, полячки и мёртвой звезды. Что ж, не так уж плохо. В любом
случае, он уже будет принадлежать новому народу. Народу, который потрясёт
мир. Энгельгардт ещё раз прикинул мощность импульса и мечтательно
улыбнулся.
Пересев на красную ветку на "Охотном ряду" (опять пришлось толкаться),
он задумался о технической стороне дела. Герман понимал, что уговорить Яну
на скорый незапланированный секс будет чертовски сложно. На насилие он не
способен: сама мысль об этом вызывала омерзение, не говоря уже о моралных и
физиологических проблемах. Предложить ей выпить? Она любит хорошее вино, но
умеренно, и оно её, кажется, не стимулирует. Неужели всё-таки это самое? Но
предложить ей своими руками... Нет, нет, немыслимо. Так ничего и не
придумав, он решил положиться на случай. Яна должна лечь с ним.
Желательно - сразу. Если понадобится это самое, так и быть - он предложит
ей это самое.
На выходе из метро бабка продавала какие-то нелепые жёлтые цветы.
Герман зачем-то приценился, а потом было как-то неудобно не покупать.
Купил. Кулёчек с цветами было некуда деть, и, отойдя подальше, Энгельгардт
бросил их около переполненной урны.
Потом кстати подвернулась маршрутка. Энгельгардт, не думая,
автоматически сел в неё, и только потом сообразил, что лучше бы взять
машину. Вылез. Долго ловил бомбилу, наконец поймал. Когда он добрался,
наконец, до яниного дома, до импульса оставалось минут десять. Он уже
понимал, что безнадёжно опаздывает. Ворвался в подъезд. Нажал кнопку лифта.
Потом ещё раз, ещё раз - пока не понял, что лифт не работает.
Герман пробежал четыре пролёта вверх, когда в левой стороне груди
взорвалась обжигающая красная боль, и он упал лицом вниз на грязные плитки
пола.

Российская Федерация, Москва.
Ему совершенно не хотелось умирать. Несмотря на почтенный возраст, он
всё ещё любил жизнь: тёмное пиво, старые книги, и - платонически - молодых
женщин.
Одна из них стояла перед ним, сжимая обеими руками рукоять маленького