"Джеффри Хаусхолд. Одинокий волк " - читать интересную книгу автора

незаметно оставить сверток под тележкой он не мог. Из этого затруднения он
вышел с помощью своей удочки: он уселся на тележке, разобрал ее на части,
потом уложил в чехол. Когда рыбак поднялся уходить, узелок "случайно"
оказался забытым.
Забрать его оказалось чертовски трудно: никак нельзя было угадать, кто
мог объявиться, когда все шагало и ехало у меня под носом. Я стоял на
коленях в пшенице, то поднимая голову, то ныряя к земле, как богомольная
старушка чередует молитву и разговор с соседкой. Наконец я набрался
храбрости и подобрался к тележке. Мимо шел поток автомашин, на них можно
было не обращать внимания; опасность представляли пешеходы и велосипедисты,
которым могло вздуматься остановиться и поговорить. Я повернулся спиной к
дороге и сделал вид, что вожусь с осью тележки. Женщина поздоровалась со
мной, и это был самый страшный момент после того, как меня перевесили через
край обрыва. Я угрюмо ответил ей, и она прошла мимо. Ждать, когда на дороге
станет пусто, было настоящей пыткой, но мне нужно было дождаться момента,
когда бы меня никто не видел. Я не мог с независимым видом уволочь сверток в
пшеницу. Я должен был ступать осторожно, раздвигать колосья, чтобы не
оставлять за собой никаких следов.
Наконец я смог спокойно притулиться на коленках и развернуть сверток,
что благословенный рыбак оставил для меня. Там была бутылка молока в удачном
сочетании с пузырьком бренди, хлеб и лучший кусок холодной жареной курицы.
Он все продумал великолепно: в свертке был даже термос с горячей водой для
бритья.
Поев, я уже мог посмотреть на себя в зеркало. Благодаря утреннему
купанию, я оказался вымыт чище, чем можно было ожидать. Поразил меня не
разбитый глаз - заплывший, синий и страшный, а здоровый. Из зеркала на меня
смотрел глаз пронзительный и огромный, глаз человека, активно живого, живее,
чем я себя ощущал. Лицо было бледным и осунувшимся, как у христианских
мучеников на средневековых изображениях, а поверх всего - зверская щетина.
Меня просто восхитило, какую растительность родит эта тощая и питаемая одним
святым духом почва.
Я натянул перчатки, они были мягкой кожи и, да вознаградит его Господь,
значительно большего размера! Побрился, почистился и привел свой костюм в
порядок. Мои пиджак и рубашка были в коричневых тонах, следы крови на них во
время плавания к острову поблекли и едва различались. Приведя себя в порядок
и приладив повязку на глаз, я пришел к заключению, что скорее вызываю
сочувствие чем подозрение. Меня могли принять за клерка или школьного
учителя, перенесшего тяжелый несчастный случай. Это могло стать самой
подходящей для меня легендой.
Как только привел себя в порядок, я вышел из пшеницы, уже не заботясь,
сколь широк остается за мной след. Никто не видел, откуда я выбрел на
дорогу. Шоссе стало свободнее; оно прекратило наполнять и опустошать городок
и лежало прямым путем в широкую жизнь. Безостановочно пробегали мимо
неторопливо тарахтевшие грузовики и легковые машины. Для шоферов эта миля
ничем не отличалась от остальной дороги, а какой-то паршивый пешеход их и
вовсе не интересовал. До городка я ковылял, стараясь не хромать, насколько
мне позволяли силы, часто останавливался передохнуть. Порой я шагал очень
медленно и расчетливо, опираясь всем телом то на одну ногу, то на другую,
будто я кого-то поджидаю.
Оказавшись между двумя рядами домов, я отчаянно занервничал. Столько