"Джеффри Хаусхолд. Одинокий волк " - читать интересную книгу автора

подобную сегрегацию способно осуществить только нецивилизованное общество.
Всякий грамотный знахарь просто наложил бы на парк табу для всех, не
достигших брачного возраста.
Было около десяти часов. Я вышел на Кингс-роуд, нашел там гриль-бар,
где попросил выложить все мясо, какое у них было, - подать мне на стол.
Ожидая еду, решил позвонить в свой клуб. Я всегда останавливаюсь там, когда
бываю в Лондоне, и безо всяких сомнений решил проделать то же и в этот раз,
пока за мной не закрылась дверь телефонной будки. Тут я понял, что звонить в
клуб я не могу.
Чем я это тогда объяснял себе, сейчас уже не помню. Наверное думал, что
слишком поздно, у них нет свободных мест, что не хотел бы проходить
вестибюль в такой одежде и в таком виде.
Поужинав, я сел на автобус, поехал на Кромвель-роуд и вошел в один из
тех отелей, что заведены для женщин в несколько расстроенных
обстоятельствах. У портье не было против моего поселения особых возражений;
к счастью, у меня, нашлась пара бумажек по фунту, а у них - номер с ванной;
поскольку их обычная клиентура особой роскоши позволить себе не может, этот
номер мне с готовностью предоставили. Я назвался вымышленным именем и
поведал дурацкую историю, будто только что приехал из-за границы, а мой
багаж украли. Пока переваривал свой ужин, просмотрел кипу утренних и
вечерних газет, затем поднялся в свой номер.
Хвала Всевышнему, горячая вода была! Я принял ванну, роскошнее которой
не помню за всю жизнь. Большую часть моей жизни горячая ванна была для меня
недосягаемой; и, нежась в тепле, я дивился, почему люди по собственной воле
лишают себя такого дешевого и столь благостного наслаждения. В ванне я
отдохнул и пришел в себя лучше всякого сна; к тому же я так выспался на
корабле, что мои мысли и ванна, пока я лежал в ней, были по характеру
утренними, хотя на дворе была уже ночь.
Здесь я понял, почему не стал звонить в клуб. Это был первый раз, когда
я осознал, что у меня есть еще один враг, который рыщет по моему следу, -
моя собственная несправедливая и мучительная совесть. Судить себя как
потенциального убийцу было бы абсолютно несправедливо. Я настаиваю, что
всегда совершенно уверен в своей способности удержаться от соблазна нажать
на спусковой крючок, когда цель уже на мушке.
Теперь-то у меня есть все основания осуждать себя: я убил человека,
хотя и в порядке самообороны. Но тогда никаких причин для этого не было.
Говоря о совести, могу ошибаться; моя проблема, видимо, состояла в видении
социальных последствий того, что я совершил. Сама эта охота делала для меня
невозможным войти в свой клуб. Как, например, я мог разговаривать со Святым
Георгием после всех доставленных ему неприятностей? И как я мог поведать
своим товарищам всю непристойность быть под наблюдением и даже подвергаться
допросам? Нет, я преступил не законы совести (которая, я продолжаю
утверждать, терзать меня не имеет права), вне закона меня ставят голые
факты.
В ванной было предостаточно зеркал, и я как следует обследовал свое
тело. Мои ноги и спина являли собой нечто отвратительное (несколько
безобразных шрамов мне суждено носить всею жизнь), но раны затянулись, и
никакой доктор тут уже помочь ничем не мог. Мои пальцы по-прежнему выглядели
как после защемления дверьми железнодорожного вагона и заточенными потом
перочинным ножом, но я мог ими действовать и выполнять все, кроме тяжелой и