"Джеймс Хэвок. Мясная лавка в раю (английский андеграунд) " - читать интересную книгу автора

будто кровь, лучами; оно растворялось, пока он спекался в каталептический
сон. Эти видения начались одновременно с беременностью его жены.
Прошло сколько-то месяцев, и она перестала сносить половые сношения.
Филбин работал на ферме, чтобы отвлечься. Однажды вечером, его вороной
мастиф по кличке Содом вернулся с плантации с мертвым карлом в тисках
челюстей. Добыча была искалечена, шея прокушена до самой кости. Филбин был
очарован красивыми, яркими позвонками, блестевшими на виду; он вырезал три и
изготовил игральные кости. Из верхушки кривого черепа карла он выпилил чашу,
и тратил долгие летние ночи, бросая сии колдовские кубики в стену сортира.
В канун дня рождения его дочери, смерч проревел в омрачающем северном
смоге, суля тошнотворные бунты против природы. Адское зрелище всплыло в
рапидном ритме. Мандрагора проклюнулась на безымянной могиле; пчелы с
людскими лицами высыпали пыльцу на голову дремлющего Содома. У бедного пса
начался припадок жестокого, неудержимого чиха, все его тело дергалось в
судорогах, а потом он издох, выпуская из носа и члена темную кровь. Эти
каровые озера поймали лик заходящего солнца; в бешеных сумеречных аркадах
бились каннибальные пугала. Призрачные тамтамы гремели в стылых кукурузных
полях. И сколько бы Филбин не бросал свои кости, выпадали всегда три
шестерки.
Крик разрушает чары; крик, что длится и длится, покуда Филбин несется
по бесконечным полям к своему домишку. Крик, наконец, замирает, как только
он прыгает через порог. По колено в рухнувших грудах сырой кукурузы, мешков
для навоза и жеваных псом костях зайца, Филбин влетает в сумрак жёниной
спальни.
В комнате что-то не так. Это место должно быть святилищем новой жизни.
Светлым и радостным.
Так сказано в Библии.
Но место темно. Так темно и безмолвно. И в нем пахнет не жизнью, а
смертью; наверно, так пахнет на бойне. Здесь есть даже труп. Труп, что
выглядит, в мертвенном свете, нелепо похожим на тело его жены. Он развален
надвое, вдоль, изнутри.
Резко остановившись, Филбин поскальзывается на ее еще теплых кишках, и
падает навзничь у ног своей новорожденной.
Она стоит на кровати, как минимум метр ростом, с черными, будто смоль,
волосами до самых колен, блестя от околоплодных вод; матовые глаза акулы и
белая, как коралл, кожа. Длинный дымящийся спинной мозг висит кольцами на ее
плече, как лассо. Она месит обоими кулаками мертвые сиськи собственной
матери, жадно глотая жирную простоквашу, лезущую наружу. В мерцающем свете
чадящей лампы таз ее бросил на стену тень в форме пса. Между ее раздвинутых
ног, тускло-алых от крови, кричит крестовое влагалище Зверя.
Скованный ужасом, Филбин слышит лишь только крещендо тамтамов где-то
снаружи; потом дикий визг бензопил в старом хлеве, и нарастающий,
многоголосый клекот. Со смертной гримасой, его Черноснежка прыгает с ложа и
исчезает во тьме. Скользя на кишках супруги, Филбин пал у окна, успев
мельком увидеть, как Черноснежка уносится прочь в кукурузу, в компании
крохотных, скорченных гномиков с бензопилами.
Мертвая тишина.
Мир не сдвинулся с места. Филбин сел на крыльцо и глядел в негативное
небо несколько месяцев. Или несколько лет? Но едва ли он знал, и едва ли
хотел бы знать. Временные туманы медленно зрели в его погребенной душе. По