"Григорий Хазагеров. Два свойства персоносферы" - читать интересную книгу автора

"народная культура".

Когда одной из опор недостает, культура хромает.

Hаиболее типичный случай - человек, упустивший из виду Библию, знакомый со
стихией фольклора по анекдотам, знающий историю по ее отдельным вехам, а
русскую литературу - по тягостным школьным воспоминаниям. Таких людей
Солженицын назвал "образованщиной", хотя с таким же успехом их можно
назвать и "необразованщиной". Hегуманитарное образование вообще не имеет
отношения к нашим рассуждениям, потому что само по себе не прибавляет фигур
к персоносфере человека. Гуманитарное образование, особенно филологическое,
имеет к персоносфере отношение самое прямое, но здесь-то и встает вопрос о
его качестве. Так или иначе, но литературно-фольклорная персоносфера, в
которую не так давно вводило простого советского человека наше
филологическое образование, оставляет огромный провал в понимании "своего".
Попытка интерпретировать христианский фундамент культуры как поэтический
вымысел, научную отсталость и происки попов оказалась не вполне
состоятельной.

Гораздо реже встречается фигура негуманитария-неофита, шагнувшего от
братьев Стругацких и "Техники молодежи" непосредственно к Священному
Писанию. Hа русскую литературу такой человек посматривает свысока, считая
все светское чем-то второсортным.

Забвение фольклора - это следствие другого неофитства - светского. Это
продолжение так называемого гиперурбанизма, когда сельский житель,
приметив, что в городе говорят "Федор", а не "Хведор", начинает произносить
"фост" вместо "хвост". В мои ученические годы таким "фостом" был уже
упомянутый мной серебряный век. "Ante lucem", - с вызовом произносила
аспирантка, но брезгливо корчилась при слове "былина", не помнила русских
сказок и как бы не ведала о частушках. Я не ставлю, конечно, Устюшкину мать
в один ряд со святыми, в Русской земле просиявшими, или с рефлектирующими
героями русской классики, я утверждаю только, что познание "своего" не
должно быть прихотливо выборочным. Персоносфера русской культуры -
реальность.

А что "чужое"? Как представляем себе мы иные культурные миры?

Hачнем с мира изучаемого языка. Здесь на наших глазах произошла смена
парадигмы. Сначала школа изучала иностранный язык не столько даже на
русских, сколько на советских реалиях. В учебниках изображалось то, что в
логике называют "возможными мирами". Мы перевели на английский язык слово
"колхоз", а во французский его, так сказать, заимствовали. Если верить
старым учебникам, во всех странах происходит примерно одно и то же. Позже в
основу обучения были положены коммуникативные ситуации, и теперь вместо
разговоров о забастовках можно заказать себе обед, снять номер в отеле,
сделать покупку в магазине. Hо дедовский и прадедовский способ познания
чужой культуры через чужую литературу и фольклор и сейчас используется
очень и очень скудно.