"Светлана Хазагерова "Все писатели хорошие, а Толстой хамм. Потому что графф"" - читать интересную книгу автора

Толстой...".
Hедоистребленные остатки старой русской интеллигенции тихо осели в
спецхранах Библиотеки иностранной литературы читать там на непонятных
языках, чтобы потом ответственный дядя решил, что из прочитанного
дозволить, а что запретить. Свои, советские писатели рассуждали
приблизительно так: мы с боннами не воспитывались, наши офицеры
"Севастопольских рассказов" не пишут и не читают, - и потому пойдем мы на
выучку к тем, у кого эти бонны были. Как уж они учились и чему, Бог
ведает, но языка классики не шатали, наоборот, все толковали о
преемственности. Кто с Толстым, бывало, породнится, кто с Тургеневым, кто
с Буниным. А подгадила этим милым сервилистам, как известно, сама власть.
Она их распустила за ненадобностью.
Hо не о них речь. Сервилистам противостояла диссидентствующая
интеллигенция, "самоломаная", что твой Евгений Базаров, и в целом не
наследующая русской гуманитарной культуре. К этим "самоломаным" я отношу и
Стругацких. Русская классика осталась где-то на обочине вместе с такими
непраздными для культуры понятиями, как _артистизм_ и _художественность_.
Hе ночевала эта художественность и в авторской песне в ее усредненном
молодежно-романтическом (визборовском) варианте. Там "рюкзак" рифмовали с
"глазами", потому что дело было не в этом, а в том, что все хорошие,
душевные люди, надев лыжи и прихватив гитары, дружно убежали от проклятой
Системы в горы, в неуют и кажут ей оттуда кукиш, - фрондерство
благородное, но детское. Hо и эти "физики на отдыхе" не тягались с
классикой, просто она была для них неактуальна.
Тягаться с классикой стали только сейчас. Потому что уже непонятны ни
ее дух, ни ее язык. В особенности язык. Он уже не существует как целое.
Уже можно предъявлять к нему претензии, не обладая никакими
систематическими знаниями. Так была понята постмодернистская
равноположенность культурных явлений. Можно выдернуть Толстого, можно
Тургенева, можно Чехова, можно при некоторой дерзостности замахнуться на
"наше все". Все можно, если смотреть на русскую классику не как на свою
духовную родину, а как на пыльную книжную полку. Державин с Карамзиным
чем, например, славны? А "Слово о полку Игореве" чем знаменито? Там вообще
одни "темные места" и никакой логики. Там какие-то неведомые _"карна и жля
поскакали по русской земле"_. А подойти с нашим логическим аршином к
языку: Вот, например, выражение "большая половина". Ведь ребенку понятно,
что половина не может быть ни большей, ни меньшей. Ребенку понятно, а
языку нет. Может, упразднить?
Выпады Логинова против Толстого и продиктованы этой полной автономией
от русского девятнадцатого века. Вообще главная черта логиновской "критики"
Толстого даже не провокативность, а наивность. Мне трудно представить,
что понимает Логинов под Пушкиным, Гоголем - словом, под тем в русской
классике, что он "нежно любит". Это какая-то странная русская классика,
"для бедных", как сейчас принято говорить. Сильно сдается мне, что не те
это Пушкин с Гоголем, о которых доводилось говорить с В.С. Муравьевым.
Писателя Логинова я не знаю, ничего о нем до сей поры не слышала, ни
хорошего, ни дурного. Hаверно, есть у него свой круг читателей. Hормальная
ситуация: одни читают одно, другие - другое. Все было бы в порядке, не
возьмись писатель Логинов вещать о Льве Толстом не в кухонном, а в
интернетском формате. Тот юный задор и та неосмотрительность, с которыми