"Борис Хазанов. Далекое зрелище лесов (роман)" - читать интересную книгу автора

Я заранее знаю, что почти все, что я нацарапаю на этом листе - я пишу только
пером,- никуда не годится и будет порвано в клочки, вышвырнуто в корзину,
словно в помойное ведро, с бранью и улюлюканьем; да, мне случалось и топтать
ногами мое детище, и осыпать сочинителя вслух непристойнейшими
ругательствами; и все же я знаю, эти мелкие строчки (как все близорукие
люди, я пишу бисерным почерком) будут для меня утешением, доказательством,
что я что-то сделал; ибо я ненавижу приниматься за дело.
Из сказанного видно, что было время, когда я относился к своей литературе
всерьез. Мною написано несколько повестей и три романа, из которых, правда,
ни один не удостоился быть напечатанным. Обычная история: редакции либо
ничего не отвечают, либо ссылаются на переполненный портфель; если же я
набирался отваги навестить самому этих господ, то обыкновенно выслушивал
кислые комплименты, человек листал рукопись, говорил, что он в общем-то
"за", из чего следовало, что кто-то другой был против. Если бы вы
согласились, говорил он, кое-что сократить, я, например, нахожу
вступительную часть излишней.
Потеряв терпение, я как-то раз возразил, что Флоберу один приятель предлагал
выкинуть всю первую часть его романа, вплоть до свадьбы Эммы с доктором
Бовари; редактор скучно поглядел на меня и спросил: в самом деле?
Любопытно, что в этих переговорах никогда не вставал вопрос об
идеологической неполноценности моих творений. Редакционные чины делали вид -
возможно, старались убедить самих себя,- что действуют исключительно из
эстетических соображений или, как выразился кто-то из них, "в ваших же
интересах". Находили ли они в моем творчестве явный идейный изъян,
оставалось неясным; впрочем, это малоинтересная тема.
Итакї я уселся за стол, тень перед домом приблизилась к завалинке. И часы,
несмотря на то что маятник по-прежнему висел неподвижно, обнаружили
косвенные следы жизни: лишь теперь я заметил, что стрелки за ночь каким-то
образом передвинулись.
Я ждал - можно было бы сказать: ждал вдохновения. Но по крайней мере в моем
случае - а теперь в особенности - этот термин был неуместен. То, о чем идет
речь, не имело ничего общего с литературными упражнениями. Полный решимости
взяться за труд, в торжественном ожидании я сидел над девственно-белым
листом бумаги. Мысли переполняли меня, и оттого, быть может, я не знал, с
чего начать. Я встал - лучше сказать, мое тело поднялось и вышло через сени
в огород. Там рос бурьян, и, собственно, никакого огорода давно уже не было.
У задней стены дома под куском толя сложена была поленница, серые и обросшие
мхом отличные дрова,- я мог готовить себе пищу на печи. Сколько времени я
собирался прожить в деревне? Это, как говорится, зависело. Но, как я уже
имел случай отметить, время текло здесь иначе. Мы говорим "течет", другими
словами, обладает известной скоростью, однако время само по себе -
детерминант скорости; отсюда приходится заключить, что скорость движения
времени есть не что иное, как отношение времени к какому-то другому времени.
К какому же? К моему собственному.
Существуют, следовательно, два времени. Существует всеобщее,
неподвижно-плывущее, подобное мертвой зыби, одно и то же для человека и
камня и, в сущности, нереальное: время вообще. И другое, тайное, подлинное,
присущее только мне. Надо было поселиться в заброшенном доме и увидеть на
стене часы с умершим маятником, чтобы осознать мнимость внешнего времени.
Вслушаться, уловить в тишине, как струится другое времяї Такие соображения