"Мартин Хайдеггер. Язык (Философско-культурологическая исследовательская лаборатория "ЭЙДОС")" - читать интересную книгу автора

что оно зовет разрывом, который есть само различие. Собирающий зов и есть
говор, звучание. Последнее есть нечто иное, чем простое производство и
распространение звуков.
Если раз-личие пира и вещи собирает сердечность в простоте боли, то оно
дает название сущности двух. Раз-личие есть призыв, глас которого призывает
того, кто его слышит. Призыв раз-личия собирает в себе все гласящее. То, что
собирается гласом при собирающем гласе, есть звучание как звон.
Зов различия есть двойная тишина. Собирающий глас, призыв, в котором
звучит различие мира и вещи, есть звон тиши. Язык говорит тем, что призыв
раз-личия мира и вещи зовет в простоту их сердечности.
17

Язык говорит, как звон тиши 5. Тишь тишит тем, что она носит мир и вещи
в их сущности. Бренность мира и вещи в мелодии тишины есть событие
раз-личия. Язык, звон тиши осуществляется в раз-личии. Язык бытует как
сбывающееся раз-личие мира и вещи.
Звон тиши - это не человеческое. Человеческое, напротив, по своей сути
говорливо. Названное здесь слово "говорливый" происходит из говора языка.
Это такое событие, человеческая сущность, которая находит себя в языке таким
образом, что раскрывается сущность языка - звон тиши. Такое событие
сбывается постольку, поскольку сущность языка, звон тиши, использует говор
смертных для того, чтобы для слуха смертных зазвучал звон тиши. Только в
силу того, что люди вслушиваются в звон тиши, могут смертные говорить своей
собственной мелодией.
Говор смертных - это называющий зов, глас мира и вещей, исходящий из
простоты раз-личия. Чистый призыв говора смертных есть говорящее поэзии.
Собственно поэзия не является чем-то более высоким по своей мелодии по
сравнению с повседневным языком. Более того, повседневная речь содержит
такое забытое и потому используемое поэзией, из которого еще может раздаться
клич.
Противоположностью чистому говору, поэзии является не проза. Чистая
проза не "прозаична". Она также поэтична и поэтому также редка, как и
поэзия.
Если сосредоточить внимание исключительно на человеческом разговоре,
посчитать произнесение звуков за сущность человека, принять такое
представление о языке за сам язык, то суть языка окажется сведенной к
выражению или к деятельности человека. Человеческий язык в отличие от языка
смертных не покоится в себе. Только разговор смертных покоится на отношении
к говору языка.
В свое время неизбежно приходится задуматься о том, каким образом в
говоре языка как звоне тиши раз-личия сбывается смертный разговор и его
оглашение. В оглашении, будь то речь или письмо, нарушается тишь. На что
ломается звон тиши?
18

Как осуществляется сломанная тишина в гласе слова? Как запечатлена
нарушенная тишь в речи смертных, которая звучит в строках и предложениях?
Если бы благодаря удаче мысль смогла ответить на эти вопросы, то можно
было бы надеяться отыскать звук и даже выражение для элемента, служащего
мерилом человеческого говора. Исполнением человеческого говора может быть